“Лукашенко возьмет чернокожую девушку в парламент“: Афробеларуска хочет стать политиком

Если бы у меня была другая внешность, ко мне относились бы лучше.

Афробеларуска Алана Гебремариам всю жизнь находится под общественным давлением — по поводу темного цвета кожи, беларуского языка и своего активизма. Ей 22 года, полгода назад она закончила Медицинский университет, но вместо того, чтобы строить карьеру стоматолога Алана решила пойти в парламент.

The Village Беларусь поговорил с девушкой о дискриминации, ее желании быть рефоматоркой и цене, которую она готова заплатить за свой активизм.


Беларусы — расисты

В этом твердо убеждена моя мама. Она с детства предупреждала, что я не такая как все и велела быть осторожной. После окончания школы я переросла связанный с цветом моей кожи страх и комплексы, и перестала носить в сумочке перцовый баллончик.

Однажды, лет 10 назад, когда мы шли с отцом по улице в Минске, дети начали кричать нам в спину «чукчи!» и бросать в нас камни.

Мой отец из Эфиопии, он много лет прожил в Беларуси, имел здесь свой бизнес и много проблем, связанных как с бизнесом, так и с цветом кожи. Ему не раз угрожали с пистолетом и били в переулке. Когда у этом добавились проблемы со здоровьем у родных в Эфиопии, он стал часто уезжать к ним и теперь живет на две страны.


По сравнению с временами моего детства сейчас дискриминация в Беларуси стала более лайтовой. Но люди на улицах на меня до сих пор порой неадекватно реагируют: смотрят презрительно, отпускают комментарии, некоторые пытаются применить физическую силу, преследуют и настаивают на по**ахаться, подчеркивая, что позволяют себе говорить в таком тоне только из-за цвета моей кожи.

Меня страшно злит мысль о том, что если бы у меня была другая внешность, некоторые люди относились бы ко мне лучше. Так быть не должно. Это несправедливо.

Идеи жить в другой стране у меня нет. Я прочно привязана к Беларуси, нашему языку и культуре. Первую попытку перейти на беларуский я сделала в 10 классе: читала беларускую литературу и прямо чувствовала «еднасць». Но тогда мне было слишком важно, что обо мне думают другие люди, и я не выдержала непонимания одноклассников и семьи. Вторую попытку перейти на мову я сделала больше года назад. Теперь я чаще всего говорю на ней и могу вести официальную коммуникацию. Но говорить на русском для меня тоже не проблема — есть люди, с которыми я общаюсь только на нем, потому что так привыкла.

Некоторые считают, что я — феномен, мол беларускамоўная афробеларуска да еще и решила заняться политикой. Но я не ощущаю себя такой уж странной. Если бы мы жили не в Беларуси, все мои особенности ни для кого не были бы триггером.



Бояться и быть реформаторкой невозможно

Я давно была пассивным активистом — помогала знакомым в их проектах, подкидывала идеи, волонтерила иногда, но активно не действовала. Наверное потому, что училась в Медицинском университете, и это было объективно сложно, особенно для такого перфекциониста как я.

У меня была затяжная депрессия, но в начале 2018 года я поняла, что хватит этой рутины, подняла себя со стула и пошла на первое попавшееся в ленте мероприятие — лекцию Академии студенческого лидерства — это проект организации ЗБС («Задзіночанне беларускіх студэнтаў»), одной из руководительниц которой я потом и стала. Я вдохновилась людьми, которых там встретила, прошла отбор и попала в академию лидерства. С этого момента активизм прочно вошел в мою жизнь — я начала постоянно участвовать в мероприятиях ЗБС и организовывать их.

Иногда я выходила в час ночи из офиса с мыслями «когда все это закончится!», но потом понимала, что не хочу, чтобы это заканчивалось. Сейчас я не представляю своей жизни без ЗБС. Я верю, что мы можем вдохновить новую генерацию молодых людей на перемены в стране.

Когда люди говорят, что я их вдохновила на проект или помогла стать лучше, — чувствую себя максимально счастливой.

Меня так воспитали родители. Чтобы быть счастливой, мне нужно делать полезное для общества, людей вокруг. Наверное, поэтому, выбирая перед поступлением между журналистикой и медициной, я выбрала последнее.

Родители страдают от того, что так меня воспитали, я думаю. Папа настроен резко негативно, мама колеблется между нейтральной и негативно. Как любой здравомыслящий человек они хотели бы для своего ребенка стабильности, безопасности и определенности в виде хорошего образования и работы. Активизм ставит все это под вопрос — уделяя ему много времени, я порой забиваю на свои интересы, работу и даже здоровье. Родители думают, что я прожигаю жизнь, хоть и стараются проявлять интерес, потому что видят, что для меня это важно. О моем намерении стать депутатом родители пока не знают — я все еще жду подходящего момента и боюсь их реакции. Подозреваю, что они сильно разочаруются и будут раздавлены.

Сейчас я не работаю: за это могут снять с кампании. Но развиваться в профессии стоматолога хочу. Думаю съездить на краткосрочную стажировку в Европу или США. К беларускому здравоохранению у меня тоже есть много вопросов — низкие зарплаты в госклиниках, недостаточное оснащение качественными материалами и оборудованием, устаревшие методики, которыми не пользуется никто в мире. Все это демотивирует.

Я осознаю, что участие в предвыборной кампании может изменить мою жизнь не в лучшую сторону. Тем более, прецеденты с активистами из ЗБС уже были — некоторых задерживали в 2015 и 2017 году и давали (небольшой) срок. Но думаю, максимум, что лично мне грозит — административка.



Но если ради реформирования Беларуси мне придется ей пожертвовать, я думаю, что смогу на это пойти. Я готова ко всему, но стараюсь не паниковать. Бояться и быть реформаторкой невозможно.

За активизм меня еще ни разу не прессовали. Администрация моего факультета достаточно адекватная. В конце пятого курса, после назначения на руководящую должность в ЗБС, декан вызвал меня к себе и спросил, чем я занимаюсь в свободное от учебы время. Но это была скорее деликатная беседа, чем допрос.

Меня расстраивает, что сектор НГО у нас в стране не включен в систему принятия государственных решений. К Министерству образования и РИВШу пробиться крайне сложно, хотя, казалось бы, нас — организацию, которая работает непосредственно со студентами и знает их проблемы — должны слушать в первую очередь. Но негосударственные организации наша власть считает некомпетентными.

В 90-е годы, когда ЗБС возник, все было иначе. Это была одна из самых важных и активных организаций в стране, представленная во всех крупных университетах. ЗБС топил за беларуский язык и культуру и мощно защищал права студентов. Почти все сегодняшние активисты и видные журналисты среднего возраста в 90-е годы имели отношение к ЗБС и «Студэнцкай думцы» — Ирина Виданова, Алесь Михалевич, Олег Ларичев, Дмитрий Солошкин. В 2001 году ЗБС лишили регистрации, а в 2002 появился БРСМ. ЗБС возродился только в 2016 году. Хотелось бы, чтобы он стал таким же влиятельным как раньше.



Порой нам запрещают проводить свои мероприятия — могут сначала дать добро, а потом позвонить и сказать, что облисполком запретил. Например, нас не пустили на фестиваль Viva Braslav, и это не единственный случай.

БРСМ выигрывает перед нами своей массовостью и доступностью для студентов, зато у них нет такого комьюнити как у нас. Я знаю, что ребята, вместе с которыми я сейчас работаю, будут топить за меня до последнего. Ребята, которые приходят в БРСМ ради активизма, а не из-за личной выгоды, быстро разочаровываются, потому что эта организация в реальности не решает никаких студенческих проблем. У нас, кстати, есть несколько бывших брсмовцев.



Не верю, что пройду в парламент

Идея создать молодежный блок появилась в начале лета. В Беларуси пока не было такого прецедента, чтобы молодые активисты объединили свои силы в стремлении попасть политику. Объединение «Молодежный блок» появилось в начале недели, в него вошли 24 человека, девять из которых собирают подписи, чтобы выдвинуться в кандидаты — активисты инициатив «Учеба важнее», Legalize Belarus и ЗБС, а также блогеры (-ки) и активисты, не связанные с какими-либо движениями или организациями.

Зачем мы это делаем? Потому что нас, молодежь, не слышат. Мы никак не представлены в нашей герантократичной системе власти. Мы посчитали, что время предвыборной кампании даже в нашей аполитичной Беларуси — это самый подходящий момент, чтобы заявить о себе, своих идеях и иметь шанс быть услышанными. Чиновники принимают законы, напрямую касающиеся нас, но на общественное обсуждение эти решения никто не выносит. У нас есть умная, талантливая молодежь, которая хочет и может участвовать в законотворчестве. Мы хотим улучшить имидж Беларуси, чтобы молодые люди хотели остаться жить в своей стране и работать на ее благо. Для этого нужно, чтобы чиновники пошли с нами на диалог, выслушали, что мы думаем о существующих проблемах и отнеслись внимательно к нашим предложениям. А пока наш диалог сводится к запросам и официальным отпискам. У нас нет возможности пообщаться с ними, что-то предложить и изменить.

Я не верю, что пройду в парламент. В стране, где нет демократических выборов, всерьез рассчитывать попасть в структуру парламента было бы глупо и наивно. Я понимаю, как устроена эта система, и у меня нет иллюзий. Внутри команды мы шутим, что в парламент пройду только я — чернокожая беларускоязычная девушка — чтобы Лукашенко перед президентскими выборами было, что показать миру, мол посмотрите, кого мы пустили в парламент, какие мы либеральные и демократичные. Но это шутки. На самом деле, наша кампания скорее информационная, чем политическая.

Наша целевая аудитория, в первую очередь, — аполитичная молодежь. Сейчас она по понятным причинам приуныла, приняла правила игры, адаптировалась и занимается исключительно своей материальной жизнь — получить хорошее образование, построить карьеру, заработать много денег, и живут так будто политика их не касается. Мы хотим активизировать молодежь.



Молодые люди настолько индифферентны к политике, что слова «парламент» и «депутаты» лично для них не значат ровным счетом ничего. Они не знают, что такое парламент и какое отношение депутаты имеют к их личной жизни. Но, ребята, вообще-то депутаты — это представители наших интересов в парламенте, это они должны лоббировать создание и принятие законопроектов, которые улучшат нашу жизнь. Мы хотим донести до молодых людей, что политика — это то, что касается их лично и ей нужно интересоваться, чтобы жизнь становилась лучше. Ведь все проблемы, с которыми мы сталкиваемся, — от проблем в ЖКХ до принудительного распределения и несправедливо жесткого наказания за наркотики — все это политика. Поэтому мы должны участвовать в принятии решений, а не думать, что, как решат сверху, так тому и быть.

В последние столетия мировой истории именно молодежь во всем мире была двигателем позитивных перемен — вспомните хотя бы Пражскую весну, протесты в Греции и даже Москве.

«Вы что хотите как в Украине?», говорят некоторые. Но, извините, в Украине объективно лучше! Не могу сказать, что хочу, чтобы у нас было именно так. Но я уважаю и поддерживаю их перемены.

Я не сторонник насилия. Протесты, митинги и революции — это большое ментальное и экономическое испытание для страны. Хотелось бы добиться мирных перемен, пусть и медленных. Главное, чтобы эти перемены не были раз в пять лет — как собаке кость. Нам нужны постоянные, системные реформы. Конечно, без желания сверху это невозможно.

У нас могут посадить на 10 лет за косяк, распределить в глухую деревню работать не по специальности за 200 рублей в месяц, и отправить в армию, не позволив доучиться, где тебя будут унижать и заставлять перекрашивать траву. Когда мы говорим с молодежью о проблемах, которые касаются их самих, конечно, это у них отзывается. Они были за границей и видели, что может быть иначе. И чтобы молодежь не уехала туда, где лучше и иначе, нужно сделать так, чтобы лучше стало здесь.

За меня охотно подписываются молодые люди до 35 и бабушки за 80. Остальные относятся скептически, советуют лучше «пойти поработать» и требуют доказательств, что я гражданка Беларуси. Многие не открывают дверь, некоторые угрожают убить, надеюсь, не всерьез.

Молодежь хочет перемен в стране, но, во-первых, она не знает как, а во-вторых, боится давления со стороны родителей, университета, руководства на работе, власти. Студентов, причастных к ЗБС, часто вызывают к декану на ковер и устраивают допрос о том, чем они занимаются. Иногда в присутствии сотрудников КГБ.

Хотя среди наших чиновников тоже есть адекватные. Например, Румас — он достаточно пробивной и амбициозный и если бы чуть-чуть поменял свою политику (аккуратно говоря), я думаю, мог бы быть неплохим президентом для Беларуси. Выглядит так, что в нашем обновленном министерстве экономики тоже происходят какие-то позитивные перемены.

У Беларуси большой потенциал и много талантливых людей, которые достойны того, чтобы жить лучше.