Писатель Владимир Сотников: «Почему они полицаями стали?»

Роман Владимира Сотникова «Она» вышел за несколько недель до событий в Беларуси, за которыми следит сейчас весь мир.

- Во всех твоих книгах присутствует Беларусь – как одно из мест, где происходит действие, или как образ утраченной гармонии. Почему?

- Самый простой ответ: я родился в Беларуси, в деревне под Гомелем прошло мое детство. И хотя в Москве живу уже почти тридцать лет, нет ни одного мгновения жизни, не наполненного любовью к тому месту на земле, где я появился на свет.

Мою душу вылепил мир детства. Как Бог своего Адама. Нет ни одной ночи, когда бы я не улетал туда в своих снах, все мои улыбки, пробегающие по лицу неосознанно – от воспоминаний о том мире.

Скажу сейчас совсем уж странные слова: я уверен, что последнее мое воспоминание будет каким-нибудь видением из детства. Наверное, так надо – на этот свет мы появляемся из одной кулисы, за нее же и уходим.


- Но в новом романе «Она» (ударение на первом слоге – так герой называет свою душу) гармонии нет и близко. Хотя главный герой снова, как это бывало и в прежних книгах, возвращается в белорусскую деревню Холочье, где прошло его детство. Эта деревня выселена после Чернобыля, дома разрушены и закопаны. С какими же обстоятельствами связано его возвращение на этот раз?

- С отчаянием. С беспредельным отчаянием человека, у которого отняли свободу.

Он не был безучастным наблюдателем, не ждал, что свободу ему принесут на блюдечке. Участвовал в московских митингах, в протестном движении. Но видя, как велико в обществе принятие зла, какое-то животное равнодушие, отсутствие граждан в количестве, необходимом для того, чтобы общество стало гражданским, – впал в это самое отчаяние.

«Человек не должен привыкать к истории человечества. Как привыкнуть к двадцатому веку, который был не в библейские времена, не в Средневековье, а только что, на расстоянии протянутой руки? Как возможно жить после уничтожения людей людьми из-за лживых правил, которые убийцы сами установили? И жить там, где эти правила, показывающие всему миру, как жить нельзя, появились?» – думает он.

К тому же его задерживают на митинге, потом являются домой пресловутые «борцы с экстремизмом» и угрожают подбросить наркотики. Бежать. Пока не поздно, бежать. Но куда?

И герой решает: туда, где родился, пусть тот рай и стал чернобыльской пустыней. Он уверен, что Бог там. Так же он думает, что Бог в церквях разрушенных, а не в современных новоделах, что Бог за колючей проволокой сталинского лагеря, на который он когда-то наткнулся, будучи в геологической экспедиции на Енисее, Бог в печах и газовых камерах Освенцима…

Бога убивали в ХХ веке и продолжают убивать сегодня. Иллюзия возможности побега, как и другие иллюзии, для него разрушится тоже. Но в роман «Она» я, сам того не поняв сразу, поместил какую-то странную сильную мысль: победить должен слабый.

Этих моральных уродов, воцарившихся и в Беларуси, и в России, не изменить. Они даже выработали хитроумную тактику абсолютного игнорирования любых разоблачений, которые делают журналисты и расследователи. Мол, собаки лают – караван идет. Это их «феня».

Но они уже побеждены только потому, что являются исчадиями ада. Время-то не однодневка, правда? Мы после смерти их встретим, думает мой герой, тогда и состоится главный суд над ними.

- Это первая твоя книга, которая сначала вышла не на бумаге, а в электронном виде. Понятно, что пандемия внесла коррективы в издательские планы. Но все же то, что текст был издан максимально быстро – только ли техническое обстоятельство?

- Я спешил издать эту книгу как раз в те дни, когда чувствовал, что мир меняется на глазах. Я понимал, что это происходит, и надеялся своей книжной каплей нарушить равновесие.

- Да, понимание оказалось пророческим: не прошло и месяца после издания романа «Она», а события в Беларуси уже развиваются стремительно – фальсификация выборов, люди выходят на улицы, и тем, кто их избивает со звериной жестокостью, в лицо кричат «каратели, фашисты!»...

- Это современные полицаи, конечно. Потомки тех, которые были в войну. Нелюди, как их тогда называли. Такими они являются и сейчас, эти каины с дубинками. Такие сжигали в нашей деревне людей заживо в сельском клубе. Даже не немцы это делали, а земляки. Разве можно это понять?

На прошлогодних митингах в Москве я проходил мимо длинных, бесконечных шеренг этих, так сказать, людей. Кто они? Что у них в головах? За деньги бить и убивать, если будет приказ? Они вполне готовы и к этому. Сейчас мы в этом убедились в Минске, в других белорусских городах.

И главное, ради чего? Ради самодовольства правителей. Ведь те настолько убоги, что думают, эта их жизнь и есть счастье, наслаждение… Деньги, власть. А что голова и душа пусты, им наплевать.

Недалеко от нашей дачи в подмосковном лесу вырубили несколько гектаров, устроили что-то вроде сказочной Руси. Это не единственное такое место. Приезжают туда на лимузинах, а там уж Русь изначальная. Тройки, охота, шубы-короны. И молятся, конечно.

Хочется задать простой вопрос, на который вряд ли кто-то из них ответит: с чем пред Богом предстанешь, скотина? Зачем вам деньги, Киса, у вас же нет фантазии, как Остап Бендер говорил. Фантазии хватает только на воровство и на дубинки для опричников. Уничтожена живая жизнь, культура, кино, телевидение, а им лишь бы щелкали костяшки на счетах.

Но «хозяева жизни» мне, как ни странно, понятны. Просто моральные уроды, бандиты – что с них взять?

А вот эти, кто рядом с нами вырос, в одном песке играл, в одну речку нырял вниз головой – почему они полицаями стали?

Много полицаев. Много людей, готовых на убогую жизнь на коленях – вставать они и не собираются. Хотя наших все же больше. Победим!

- В предыдущем твоем романе «Холочье» есть истории о том, как во время Великой Отечественной войны обычные обыватели не просто шли в полицию при оккупантах, подчиняясь неодолимым обстоятельствам и переживая при этом личную трагедию, но пытали, вешали и сжигали своих же односельчан в полной уверенности, что поступают правильно, потому что выполняют приказ начальства. В Беларуси это не совсем история, люди это помнят.

- Да, и в новом романе «Она» есть невыдуманная история о том, как в нашу деревню приезжал на отдых из города пожилой человек: «Все знали, что при Сталине он работал палачом – всю жизнь. Мне казалось, я сойду с ума от того, что понял: люди уважают его. Больше, чем всех моих соседей - учителей, плотников, пастухов, кузнецов и строителей, мало ли порядочных людей. К нему относились с каким-то особенным уважением, с придыханием, с уважением-восхищением-испугом. Он был выше по неизвестному страшному статусу, который заставлял всех чувствовать себя по сравнению с ним ниже. Что-то во мне надломилось тогда в отношении к людям».

- Но как, где же зло таится внутри обычного человека? И в любом ли человеке оно живет? «Банальность зла» – вечная тема философии, искусства. Понятно, что это не локальное явление. Но каков твой личный ответ: почему зло вдруг выстреливает таким страшным протуберанцем здесь и сейчас – в Беларуси, в России?

- Нет, не в любом человеке живет зло. Человек или плох, или хорош, вот в чем дело. Нет никакой борьбы за его душу – душа или есть, или нет ее.

Я не хочу перевоспитывать Лукашенко, Путина, не хочу с ними спорить. Они – с другой стороны занавеса. В этом смысле я даже благодарен таким, как они: помогают определять других людей. Как люди к ним относятся, таковы и сами.

Нет-нет, если человек лжив, и лжив в таких масштабах, то он – абсолютное зло. А если еще по его вине кровь проливается, то просто преступник. Грешный преступник. Как они этого не понимают, возле икон размахивая руками крестообразно?

- Не буду пересказывать содержание романа, но при чтении в самом деле невозможно не понимать, что поступки его героя проникнуты отчаянием. Он человек не старый, но обладающий тяжелым опытом крушения многих иллюзий.

«Зло ошеломило меня. Оно было так велико, что я был уверен: от него можно только отказаться, чтобы оно иссохло без людей, как выброшенная штормом водоросль. Но оно оживает, как такая же водоросль, подобранная такими же людьми и брошенная в такую же живительную воду. Чем мне ответить на это? Отречением. Возвращением туда, где был когда-то счастлив, в тот райский сад, ставший пустыней», – говорит себе герой.

Однако парадоксальным образом оказывается, что его отчаяние содержит в себе какой-то сильный импульс. В чем этот импульс?

- В моем эпилоге. Не боюсь спойлера, потому что дело здесь совсем не в сюжете.

Передо мной на столе лежит обыкновенный камень, который я когда-то поднял у подножия горы Моисея. На нем словно кто-то нарисовал Неопалимый Куст. Или Большой Взрыв?

И я подумал, что сама природа, еще до скрижалей, еще до свитков и книг, послала на своем языке первый пробный завет о сохранении и продолжении жизни. Мы все время думаем об этом. А мысли – это ангелы, и неустанно чистят они наш эфир, загаженный ложью. Следят, чтобы всем воздалось по делам их.