Где писали речь Лукашенко?
Во время выступления Александра Лукашенко в ООН меня не оставляло ощущение, что его спичрайтеры перепутали Нью-Йорк с Кран-Монтана. Потому что ведь было уже: президент Беларуси приезжает туда, говорит всё, что думает, и уезжает, хлопнув дверью. В политическом смысле хлопнув. Не в хорошем смысле.
В принципе, автор этих строк по себе знает, что заставить Александра Григорьевича сказать то, с чем он внутренне не согласен, можно единственным способом: написав ему речь на белорусском языке. Или на английском. Или на китайском. В общем, на том, на котором он не будет импровизировать. Потому что самые скандальные вещи он всегда говорил, откладывая в сторону подготовленный текст и «говоря от себя». А поскольку трибуна Генеральной ассамблеи ООН — не то место, с которого, положив руку на сердце, можно гнать пургу о том, как удачно работает белорусская экономическая модель, и сколько центнеров дынь и огурцов дает президентская бахча, была слабая надежда на то, что обойдется без скандала.
Без скандала не обошлось.
Слова скорби в адрес покойных Муамара Каддафи и Саддама Хусейна в совокупности с вечными обвинениями западных государств в насаждении неправильно понимаемых прав человека и навязываемых стандартов демократии, чуждых народам, идущим своим путем…
Ситуация в Кран-Монтана выглядела несколько более приличной. Тогда, в 1998 году, никто на Западе в принципе не питал иллюзий по поводу того, с кем в лице белорусского лидера там имеют дело. Да, еще не исчезли без вести и были живы Виктор Гончар и Юрий Захаренко. Да, не были посажены в тюрьмы кандидаты в президенты, бросившие вызов Лукашенко. Но уже были избиты и выброшены из зала заседаний парламента голодавшие там депутаты-оппозиционеры; уже был позорно «утилизирован» государственный флаг; уже была растоптана Конституция, которой присягал в верности первый всенародно избранный президент Республики Беларусь.
И хотя после этого он и его ближайшее окружение подверглись персональным санкциям; хотя ограничение экономических контактов поставило белорусский режим в прямую зависимость от Кремля; хотя в стране появились и практически не переводятся политзаключенные, у Запада появилась слабая надежда на то, что — может быть! — с этим странным господином имеет смысл говорить.
Ну, раз уж у него умный министр иностранных дел, так усиленно убеждающий в том, что ситуация изменилась…
Наивные люди!
Ни Владимир Сенько, ни Иван Антонович, ни Урал Латыпов, ни даже Сергей Мартынов, который, как мне кажется, больше занимался реализацией тракторов, чем продвижением родного государства на международной арене, вовсе не были идиотами. Они были очень и очень умными людьми. Просто не было повода им верить.
А недавно повод появился. В виде стула, символически пододвинутого поближе к госпоже Меркель.
Движение стула от Москвы к Берлину и было протрактовано как желание перемен во взаимоотношениях.
Чтобы усилить впечатление, в Беларуси выпустили на волю птичек — то бишь, политзаключенных, и имитировали небывалый разгул хорошо управляемой предвыборной демократии: мол, у нас тут даже гендерное равенство установилось в масштабе 1:3!
И вот когда почти все уже решено, когда санкции уже наверняка будут сняты, Александр Лукашенко решил сказать то, что он думает о Западе.
В общем-то, его право.
Проблема в том, что рассматривать текст его речи в европейских МИДах будут люди, имеющие перед глазами и другой текст — текст речи Владимира Путина.
На слух возникает ощущение, что тезисы для обеих речей диктовал один и тот же человек. «Экспорт демократии», «права человека», «дестабилизация ситуации на севере Африки и Ближнем Востоке» — и там, и там. Лукашенко был вынужден оказаться несколько круче и помянуть дорогих покойников поименно, ибо за спиной нет ядерного оружия. А если уж ты знаешь, куда устремлены твои ракеты, то можно и не молиться за тень Каддафи и Хусейна — и так выслушают, при меньшей степени эпатажа. Путину в этом отношении проще.
Если Владимир Макей действительно надеялся на то, что отношения Беларуси и Запада будут нормализованы после 11 октября хотя бы в минимальной степени, то могу его разочаровать: снятие санкций, скорее всего, состоится, а вот денег теперь Минску хрен дадут. Просто потому, что нельзя молиться двум богам одновременно и рассчитывать, что оба будут глухи аки тетерева на току. Дескать, переговоры с госпожой Лагард мы проведем по западным стандартам, а уж с трибуны дадим жару проклятым империалистам! Отыграемся!
Так не бывает. Тем более что накануне принимается решение об открытии российской авиационной базы в Беларуси.
На этом фоне президент Ирана Хасан Рухани выглядит просто идеально. В отношении его никто не питал никаких иллюзий, но он Каддафи и не поминал. А что его точка зрения будет несколько отличаться от точки зрения Барака Хусейна Обамы, тоже было понятно заранее.
Не хотелось бы, чтобы этот текст воспринимался как призыв к лицемерию: дескать, нужно было промолчать ради денег. Но я напомню о 2010 годе, когда после встречи Владимира Макея и Хиллари Клинтон в Астане Александр Лукашенко полетел на встречу с российским руководством и вернулся оттуда в приподнятом настроении, завершившимся разгоном площади и небывалыми для Минска репрессиями. Что тогда ему там сказали, может быть, со временем, скажут и нам.
Но вот сейчас все тот же Макей, кажется, практически решил вопрос о признании выборов, о снятии санкций, ради чего добился даже пресловутого «освобождения птичек». И после визита Александра Лукашенко в Россию сначала принимается решение о российской авиабазе, а затем он озвучивает в ООН речь, которую воспримут как откровенное подыгрывание Путину.
Но обычно в таких случаях тезисы для выступлений главы государства готовит аппарат МИДа этого государства. И с МИДом же согласовывается окончательный текст.
Вы хотите сказать, что Владимир Макей не знал, о чем будет говорить с главной трибуны мира президент его страны? Не поверю.
Или что МИД не имел отношения к этой речи? Тоже не поверю.
Значит, речь была написана сознательно — причем ее авторы хорошо представляли себе последствия.
Тогда вопрос: может быть, последствия не только представляются авторам, но даже известны? Может быть, Запад просто провоцируют таким образом, чтобы можно было оправдать те заморозки, которые опять наступят после 11 октября?
Дело ведь вовсе не в речи. Пусть бы плел себе, что ему хочется.
Дело в базе…
Потому, вероятно, раз пошла такая дипломатическая пьянка, и посуду начали колотить раньше назначенного времени — чтобы уж наверняка?
В принципе, автор этих строк по себе знает, что заставить Александра Григорьевича сказать то, с чем он внутренне не согласен, можно единственным способом: написав ему речь на белорусском языке. Или на английском. Или на китайском. В общем, на том, на котором он не будет импровизировать. Потому что самые скандальные вещи он всегда говорил, откладывая в сторону подготовленный текст и «говоря от себя». А поскольку трибуна Генеральной ассамблеи ООН — не то место, с которого, положив руку на сердце, можно гнать пургу о том, как удачно работает белорусская экономическая модель, и сколько центнеров дынь и огурцов дает президентская бахча, была слабая надежда на то, что обойдется без скандала.
Без скандала не обошлось.
Слова скорби в адрес покойных Муамара Каддафи и Саддама Хусейна в совокупности с вечными обвинениями западных государств в насаждении неправильно понимаемых прав человека и навязываемых стандартов демократии, чуждых народам, идущим своим путем…
Ситуация в Кран-Монтана выглядела несколько более приличной. Тогда, в 1998 году, никто на Западе в принципе не питал иллюзий по поводу того, с кем в лице белорусского лидера там имеют дело. Да, еще не исчезли без вести и были живы Виктор Гончар и Юрий Захаренко. Да, не были посажены в тюрьмы кандидаты в президенты, бросившие вызов Лукашенко. Но уже были избиты и выброшены из зала заседаний парламента голодавшие там депутаты-оппозиционеры; уже был позорно «утилизирован» государственный флаг; уже была растоптана Конституция, которой присягал в верности первый всенародно избранный президент Республики Беларусь.
И хотя после этого он и его ближайшее окружение подверглись персональным санкциям; хотя ограничение экономических контактов поставило белорусский режим в прямую зависимость от Кремля; хотя в стране появились и практически не переводятся политзаключенные, у Запада появилась слабая надежда на то, что — может быть! — с этим странным господином имеет смысл говорить.
Ну, раз уж у него умный министр иностранных дел, так усиленно убеждающий в том, что ситуация изменилась…
Наивные люди!
Ни Владимир Сенько, ни Иван Антонович, ни Урал Латыпов, ни даже Сергей Мартынов, который, как мне кажется, больше занимался реализацией тракторов, чем продвижением родного государства на международной арене, вовсе не были идиотами. Они были очень и очень умными людьми. Просто не было повода им верить.
А недавно повод появился. В виде стула, символически пододвинутого поближе к госпоже Меркель.
Движение стула от Москвы к Берлину и было протрактовано как желание перемен во взаимоотношениях.
Чтобы усилить впечатление, в Беларуси выпустили на волю птичек — то бишь, политзаключенных, и имитировали небывалый разгул хорошо управляемой предвыборной демократии: мол, у нас тут даже гендерное равенство установилось в масштабе 1:3!
И вот когда почти все уже решено, когда санкции уже наверняка будут сняты, Александр Лукашенко решил сказать то, что он думает о Западе.
В общем-то, его право.
Проблема в том, что рассматривать текст его речи в европейских МИДах будут люди, имеющие перед глазами и другой текст — текст речи Владимира Путина.
На слух возникает ощущение, что тезисы для обеих речей диктовал один и тот же человек. «Экспорт демократии», «права человека», «дестабилизация ситуации на севере Африки и Ближнем Востоке» — и там, и там. Лукашенко был вынужден оказаться несколько круче и помянуть дорогих покойников поименно, ибо за спиной нет ядерного оружия. А если уж ты знаешь, куда устремлены твои ракеты, то можно и не молиться за тень Каддафи и Хусейна — и так выслушают, при меньшей степени эпатажа. Путину в этом отношении проще.
Если Владимир Макей действительно надеялся на то, что отношения Беларуси и Запада будут нормализованы после 11 октября хотя бы в минимальной степени, то могу его разочаровать: снятие санкций, скорее всего, состоится, а вот денег теперь Минску хрен дадут. Просто потому, что нельзя молиться двум богам одновременно и рассчитывать, что оба будут глухи аки тетерева на току. Дескать, переговоры с госпожой Лагард мы проведем по западным стандартам, а уж с трибуны дадим жару проклятым империалистам! Отыграемся!
Так не бывает. Тем более что накануне принимается решение об открытии российской авиационной базы в Беларуси.
На этом фоне президент Ирана Хасан Рухани выглядит просто идеально. В отношении его никто не питал никаких иллюзий, но он Каддафи и не поминал. А что его точка зрения будет несколько отличаться от точки зрения Барака Хусейна Обамы, тоже было понятно заранее.
Не хотелось бы, чтобы этот текст воспринимался как призыв к лицемерию: дескать, нужно было промолчать ради денег. Но я напомню о 2010 годе, когда после встречи Владимира Макея и Хиллари Клинтон в Астане Александр Лукашенко полетел на встречу с российским руководством и вернулся оттуда в приподнятом настроении, завершившимся разгоном площади и небывалыми для Минска репрессиями. Что тогда ему там сказали, может быть, со временем, скажут и нам.
Но вот сейчас все тот же Макей, кажется, практически решил вопрос о признании выборов, о снятии санкций, ради чего добился даже пресловутого «освобождения птичек». И после визита Александра Лукашенко в Россию сначала принимается решение о российской авиабазе, а затем он озвучивает в ООН речь, которую воспримут как откровенное подыгрывание Путину.
Но обычно в таких случаях тезисы для выступлений главы государства готовит аппарат МИДа этого государства. И с МИДом же согласовывается окончательный текст.
Вы хотите сказать, что Владимир Макей не знал, о чем будет говорить с главной трибуны мира президент его страны? Не поверю.
Или что МИД не имел отношения к этой речи? Тоже не поверю.
Значит, речь была написана сознательно — причем ее авторы хорошо представляли себе последствия.
Тогда вопрос: может быть, последствия не только представляются авторам, но даже известны? Может быть, Запад просто провоцируют таким образом, чтобы можно было оправдать те заморозки, которые опять наступят после 11 октября?
Дело ведь вовсе не в речи. Пусть бы плел себе, что ему хочется.
Дело в базе…
Потому, вероятно, раз пошла такая дипломатическая пьянка, и посуду начали колотить раньше назначенного времени — чтобы уж наверняка?
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter
Дорогие читатели, не имея ресурсов на модерацию и учитывая нюансы белорусского законодательства, мы решили отключить комментарии. Но присоединяйтесь к обсуждениям в наших сообществах в соцсетях! Мы есть на Facebook, «ВКонтакте», Twitter и Одноклассники
