Мужчина, который в 2020 году наблюдал за выборами с табуретки через бинокль, отвоевал два года в Украине

Белорусскому добровольцу в Украине с позывным Бача в этом году исполнилось 60 лет. Он провел больше двух лет на фронте, где в день своего 59-летия едва не погиб от «прилета» всего в паре метров от него. Среди прочего, Бача укреплял дисциплину среди молодых солдат и даже пытался ввести обязательное использование белорусского языка. О своем опыте на войне и не только доброволец рассказал в интервью «Трибунe».


— В Беларуси, в Бресте, я работал в свое время 10 лет на стройке, был крановщиком — не отстаивал свои права, о политике ничего не говорил. После у меня был определенный перерыв в работе, в который я был активистом профсоюза РЭП. Дальше вернулся на стройку, но другим человеком, который уже знал, что такое права, как их защищать.

В 2019 году, когда Лукашенко в очередной раз поехал в Москву, я вышел на центральную площадь в Бресте и простоял один со второго до третьего часа дня с бело-красно-белым флагом. Рядом ездил бус с тонированным стеклом, меня вроде бы фотографировали, но никто не забрал. А вышел я потому, что был против «русского мира». И я был против Союзного государства, полностью против того, чтобы Беларусь ввязывалась в дружбу с Россией. Потому что много веков она нас по факту гноит.

С 2014 года Путин — это война. А теперь уже и Лукашенко — это война. И дураку должно быть понятно, что за него голосовать в январе — значит голосовать за войну. Но, к сожалению, дураков в Беларуси хватает.


В 2020-м я тоже был активным, показывал свою позицию. Хотел попасть в избирательную комиссию. В июне подал заявку, но мне отказали по каким-то формальным причинам. В ответ на это я снова вышел в Бресте с БЧБ-флагом, накинул его на себя и стоял со двух до трех дня. Когда встал возле перекрестка, машины сигналили, люди меня приветствовали.

По поводу выборов не сдался — аккредитовался наблюдателем. В первый день досрочных выборов мне разрешили побыть на участке в школе. Члены комиссии тогда даже насчитали столько же избирателей, сколько и я.

На второй день пришел минут за 20 до открытия участка, а там уже народу много, наблюдатели. Когда зачитывали список тех, кто должен зайти, меня не оказалось, ссылались на «ковидные ограничения». Потому что знали, что я буду внимательно за всем следить, проверять. Я начал возмущаться — пригрозили милицией. И так продолжалось все дни досрочных выборов.

В ночь на 9 августа я не спал до утра, много думал, как выразить свой протест.

К 8 утра пошел на участок. В руках были мои медали За Афганистан. Одну медаль только, боевую, оставил, потому что хотел ее бросить в лицо прокурору, если меня будут судить. Тогда обвинил членов комиссии в том, что они украли выборы, и бросил медали им под ноги, сказал, чтобы вернули их гражданину Лукашенко.

Там испугались, снова вызвали милицию, меня вывели. Потом выдали «награду» — протокол, в котором описано, как я себя вел на участке, что бросил медали, что говорил. И что за это я лишен аккредитации наблюдателя. Одна из учительниц приносила мне медали обратно, но я не взял.

А в то воскресенье я же все равно целый день наблюдал за участком, считал людей. Даже сфотографировано, как я с белой повязкой на голове стою на табуретке с биноклем и смотрю в окно участка. Если честно, то так ничего не было видно, но я хотел привлечь внимание, как-то их заставить понервничать. Дождался, что они закрыли роллеты, тогда ушел.


Вернулся домой, а 10 августа на первом автобусе поехал на дачу — жена говорила, что огороды высохли, а я тут отпуск взял для выборов своих. Так что только через несколько дней узнал, что творилось в Беларуси после выборов. Естественно, был в шоке.

С 16 августа постоянно был на маршах. После одного меня забрали и дали 13 суток. Отсидел часть в Бресте, часть в Дрогичине. Среди сокамерников были философы, айтишники, инженеры. Ходил я везде, кроме того марша, после которого начали судить людей по «хороводному делу». Просто в тот день был в командировке в Барановичах, а так бы точно пошел и «залетел». Но и в Барановичах на кран повесил бело-красно-белые шарики.

— Когда и почему вы уехали из Беларуси?

— В мае 2021-го меня задержали по «делу Автуховича», я был с ним знаком. Провели обыск, ничего не нашли, продержали трое суток в ИВС, но отпустили, ничего так и не предъявив. На работе меня заставили написать заявление «по собственному желанию».

В июне или июле у меня был второй обыск, опять ничего не нашли, но я понял, что от меня точно не отстанут. Плюс на работу не брали, приходилось где-то подрабатывать нелегально. Так продолжалось несколько месяцев, до декабря 2021-го.

И вот как-то увидел в интернете, что какая-то белорусская фирма набирает крановщиков для работы в Польше. Связался, в итоге мне сделали рабочую визу, и я легально выехал из Беларуси. Работал на фирме у Сахащика.

— Верили ли вы, что в Украине начнется война?

— У меня поляки на работе спрашивали, будет ли война, и я всегда отвечал, что нет, мол, Путин же не дебил. Ошибался. Он вообще конченый, абсолютное зло.

— Из Афганистана вы знаете, что такое война. Как решили отправиться на нее снова?

— 28 февраля 2022-го я написал заявление Сахащику, что ухожу, так как считаю своим долгом идти воевать, защищать Украину. Это был серьезный выбор и шаг. Когда принимал это решение, не спал почти. Но подумал: «Могу ли я выехать из Польши и помочь украинцам? Могу. Руки, ноги есть. Если погибну, то хоть с пониманием, что прожил жизнь не зря».

Поехал в Варшаву, где формировался белорусский батальон, и в начале марта во втором конвое отправился в Украину. Там получил оружие, прошел обучение. Был в белорусской роте при «Азове», батальоне «Волат», потом — в Полку Калиновского. С течением времени нам ВСУ предложили контракты.

Кстати, семья так и не приняла мое решение — с ними я сейчас не общаюсь.

— Кем вы думали быть на войне?

— Об этом не задумывался. Рассчитывал, что мне в любом случае дадут оружие, задание. Ехал выполнять то, что скажут. За плечами у меня инженерные войска.

— Так вы и хорошо копаете окопы, как мне рассказывали?

— Может быть. Но, поверьте, их действительно нужно уметь копать. Однажды это меня спасло от гибели на украинском фронте. Я был в окопе и как раз присел, чтобы поесть чернослива. И тут буквально в нескольких метрах от меня прилетела мина. Меня только ударной волной обдало, а если бы не выкопал хороший окоп и не присел, то мы бы с вами сейчас не разговаривали.

Этот прилет случился в мой 59-й день рождения, так мне подарили хвостовик от того снаряда, он у меня с собой.


— Это был момент, когда смерть подошла ближе всего?

— Однозначно. А так пули часто рядом свистели — но понимал, что если они пролетают, значит, не мои. Случался у нас, кстати, и «дружественный огонь», был такой форс-мажор.

— Какое у вас было первое боевое задание?

— Одна из операций в Херсонской области. «Кит» приезжал и отговаривал нас, говорил, что мы идем на неизбежную смерть. «Волколак» ему отвечал: «Я приехал убивать русских, а ты тут меня отговариваешь». Я тоже хотел уйти. Во время той операции мы взяли русских в плен и попали под обстрел.

Не понимаю до сих пор, как нас не покосило. Но «Волколака» контузило. И полковник украинский на мине подорвался, ему ногу оторвало. Его нужно было эвакуировать, но я не вызвался — понимал, что просто физически не потяну, подумал, что есть более молодые ребята, более сильные.

— Кстати, когда вы шли на войну, были опасения в связи с возрастом и физическим состоянием?

— Вообще никаких. Я прекрасно себя чувствовал. Не курю, не употребляю алкоголь. Как практика показала, я не прогадал. Сейчас кажется, что мне не 60, а меньше. У любого спросите, как я ходил в походы на войне — от молодых никогда не отставал. Иногда люди брали мой рюкзак и не понимали, как я его несу — такой он был тяжелый. И поддерживать форму мне было легко: делал какие-то упражнения, молодых просил, чтобы брали с меня пример. А когда шли на задания, я часто молодым говорил: «Вы мои сыновья, и я вас буду прикрывать, если вдруг что-то случится».

— Вы готовы были пожертвовать собой ради молодых?

— Да, и я искренне называл их своими детьми. Люди говорили, мол, зачем эти геройства. Но я от своего не отступал. Просто есть такое стремление откуда-то изнутри. А когда мы были на боевых заданиях, я всегда проговаривал короткие молитвы, от чистого сердца молился, когда вокруг все летало.

— Вы в Украине стреляли из «Джавелинов», ПЗРК. Легко ли было в вашем возрасте?

— Если честно, я в основном был заряжающим, стреляли молодые. Проблем не было, я всему научился, но мне нужно было надеть очки, навести прицел. Говорил ребятам, что им же проще, быстрее. Если нужно — я шмальну, а так пока буду заряжающим. И это тоже ответственное дело.

Однажды проходили у нас на Донбассе учебные стрельбища. В общем мне они не интересны: вот по фактуре, по русским — это с удовольствием, а по сараям не хочу. Но вот назначил мне командир бойца-инструктора, чтобы научил меня стрелять из одного оружия.

Подходим к стрельбищу, а там украинские солдаты. Увидели у нас западное оружие и сразу попросили посмотреть, стало им интересно. Я говорю другу: «Слушай, отдам тебе этот гранатомет, но только если ты из него выстрелишь в сторону русских, а не просто по сараю». Тот так и сделал, а с инструктором договорились, что я якобы выстрелил по коровнику.

Мне еще не нравилось, когда во время учений просто поднимали вверх автомат и выстреливали пару рожков. Зачем? Это же пустая трата боекомплекта. Молодым лишь бы пошмалять, а мне жалко боеприпасы.

— Какой день на войне был самым страшным?

— Даже не знаю. Вообще, не скажу, что было так уж страшно. А вот по молодым было видно, что они реально боятся. Видно, что большинство из них не воевали никогда, да уже не понимают, что делают на фронте. Помню, как ко мне ночью на карауле подошел молодой парень и попросился постоять рядом, хотя этим он обнажил фланг. Я смотрю на него: «Ты что делаешь?»

На фронте я даже писал рапорты на имя командиров, чтобы меня не посылали на задания с некоторыми молодыми бойцами, потому что не мог им доверять. В подразделения приезжают всякие раздолбаи. А армия и война — это дисциплина, ответственность и доверие. Если этого нет, то ничего хорошего не будет.

Писал я потому, что просто слова — это ничто, если есть документ — уже совсем другое дело. Из-за моих бумаг меня прозвали еще «рапорт». А в Беларуси называли «кодекс», потому что на работу ходил с Трудовым кодексом.

Своей настойчивостью я добился, чтобы в подразделении были ежевечерние собрания, обсуждения ситуации, дискуссии. Тогда можно было бы увидеть состояние бойцов и узнать проблемные вопросы. На одном собрании я ввел правило, что за пьянку на первый раз нужно лишать 50% денег за месяц, второй раз — 100%, а на третий раз выгонять вообще, потому что пьяницам не место на войне. А за мародерство — по законам военного времени, хотя слово «расстрел» и не сказал. Но когда у нас погибли два бойца осенью 2023-го, то все эти собрания сошли на нет.

Помню, мне один командир говорил: «Бача, если ты будешь так вести себя с молодыми, то они все разбегутся». На что я задавал вопрос: зачем тогда вообще они приехали на войну? Если приехали, то это нужно ценить и быть сильными.

— В Украине сейчас есть те, кто избегает мобилизации, не хотят идти воевать. Как вы к этому относитесь?

— Считаю это позором. Вообще не понимаю, если человек так делает. Платить налоги и защищать Родину — это твой долг. Кто будет защищать страну? Но, считаю, в этом виновата украинская власть, которая погрязла в коррупции. И люди разуверились в ней, поэтому и не идут на фронт.

— Вы получали ранения?

— Нет, ни разу. Как говорил мой командир, я фартовый — на двух войнах ни ранений, ни контузии.

— Убивали ли вы кого-то на двух войнах, которые прошли?

— В Афганистане стрелял по врагам, но лично не видел, чтобы в кого-то попадал. В Украине тоже самое. Когда стреляли из «Сапога», я был заряжающим, потом приходили подтверждения, что снаряд прилетал в нору к русским.

— По-разному ли вы воспринимали смерть в Афганистане и в Украине?

— Да. В Афганистане я боялся погибнуть. Был молодой, у меня даже девушки на тот момент не было. Забрали меня в армию в 18-19 лет, вскоре отправили в Афганистан. Кстати, меня туда не заставляли ехать, но это выглядело просто спасением от дедовщины в нашей части. Она была такой, что я даже травмировал себе руки, чтобы не зашивать ничего «дедам» по ночам, говорил, что домкрат какой-нибудь упал на руку.

В Афганистане я имел боевые задания. Как-то мы взяли даже в плен иностранного корреспондента, который снимал взрыв возле нас. Было страшно, когда гранаты издалека от нас прилетали. Как-то нас накрыло крепко, засыпало песком, но, к счастью, все обошлось.

В Украине же не скажу, что совсем не страшно, но как-то проще отношусь. Больше фатализма. Потому что есть установка: «если что-то случится, то я не зря прожил жизнь».

— Какое у вас вообще сейчас отношение к войне в Афганистане?

— Лет с 10 назад или даже больше я написал письмо послу Афганистана в Москве и попросил за себя лично простить меня за все страдания афганского народа, в которых я принимал участие. Эта война была несправедливая, позорная и никому не нужная.

— Самые горячие точки, в которых вы воевали?

— Северодонецк, Бахмут, Нью-Йорк.

Помню, эвакуировались из Северодонецка. Мост был разбомблен, так мы через реку на каком-то плоту плыли. Как-то доплыли. Нас меняли украинцы. Но когда увидел их, просто пришел в ужас: они были буквально с голыми руками: какие-то автоматы – и на этом все! Ребят буквально на убой бросили. Мы отдали им все, что у нас было: гранатометы, гранаты и так далее.

— Встречали ли вы побратимов старше вас?

— Были ровесники только. Но я был самым крутым «дедом», меня все знали.

— Как мне рассказывали, вы были самым шумным и громким, когда заходили, например, в столовую.

— Да. Всегда говорил «Жыве Беларусь!»и «Слава Украине!» Потом мне рот начали затыкать, просить успокоиться. Но мне хотелось каких-то лозунгов, песен. Даже хотел ввести правило, чтобы раз в неделю обязательно в течение дня все разговаривали на белорусском языке, но не поддержали мою инициативу.

Вообще, у меня был список из 20 пунктов, как я вижу, чтобы улучшить жизнь в полку, подтянуть дисциплину. Послал командирам, но никакого ответа не получил. Но делать все равно надо было что-то, потому что проблем в полку достаточно. В том числе еще в Польше нужно делать отсев добровольцев более строго и тщательно. А то приезжают иногда совсем проблемные, употребляющие алкоголь, наркотики. Нужно не за количеством бежать, а за качеством.

— Почему вы уехали из Украины?

— ВСУ не заключают контракты с бойцами из других стран, которым за 60. Мне предлагали дальше служить в тылу, но мне такое не нужно. Да еще в последний год начались проблемы со спиной, я чуть ногу волочил. Силой отправили меня в Киев, где сделали МРТ, обнаружили проблемы с позвоночником. Тогда я решил, что в 60 лет уйду в отставку – именно так и написано в военном билете.

Прослужил я 26 месяцев. Когда шел на войну, была почему-то установка, что пока мне исполнится 60 лет, мы победим. Но не случилось. Когда уезжал, то говорил, что если понадоблюсь, то могу вернуться и подтянуть дисциплину (смеется).

С отъездом вообще были проблемы — польской визы у меня не было. Связался с «Вясной», они меня якобы записали на гуманитарную визу, но время шло — и ничего. Тогда вышел на Сахащика, и в течение двух недель у меня появилась рабочая виза. По ней в мае 2024-го выехал в Польшу, где подался уже на беженство.

— Как вы относитесь к ситуации с Василием «Пацуком» Веремейчиком, который из-за проблем с легализацией не смог остаться в Литве и поехал во Вьетнам, где его задержали и выдали в Беларусь?

— Я бы на его месте захватил башенный кран, поднял бы кипишь. Было бы внимание, СМИ, о «Пацуке» бы говорили. Если ты привлекаешь внимание, борешься — это работает. Но он сделал, как белорус — проглотил, когда его отфутболивали, не стал бороться за свои права.

— Насколько знаю, вы с ним служили. Что он за человек?

— Мы реально его уважали, ценили. Он отслужил, уволился и поехал в Европу, но потом у нас прошел слух, что Василий вернется и станет у нас командиром. Помню, мы тогда очень обрадовались, ободрились. Но этого не произошло, к сожалению.

— Как вы чувствуете, есть ли дело белорусам к ветеранам войны в Украине? На кого они могут рассчитывать?

— Только на себя.

— Вы верите, что война закончится в скором времени?

— Не могу сказать. Установка, что мы одержим победу к моим 60 годам, была розовыми очками. Не получилось, так как Америка и Запад бросили Украину. Да, давали оружие, но по чайной ложке. Надо было все и сразу, тогда бы все получилось.

— Почему сейчас Украина продолжает терять территории?

— Русские берут количеством, кладут много людей для оккупации. Путин же совсем сумасшедший, он никого не жалеет. Но верю, что ситуация поменяется — Украина победит. Нет у страны другого варианта. Добро всегда побеждает.

А Беларусь надо отгородить от России, от этого «русского мира», захватнического и беспощадного. При определенных обстоятельствах боевые действия могут начаться и в Беларуси — Путин просто спровоцирует. И Беларусь станет серой зоной. Поэтому Украина должна победить. Тогда и наша страна будет свободной от «русского мира». Свобода Беларуси — это свобода Украины.