Экс-ведущая программы «Вести»: «Конечно, в этом чане с говном я купалась»

Фарида Курбангалеева работала ведущей программы «Вести» на канале «Россия 1» с 2007 по 2014 год. Она успела застать тот самый момент, когда телевидение превратилось в государственную машину пропаганды. В конце 2014 года Фарида ушла в декретный отпуск, откуда на «Россию 1» не вернулась: все из-за того, как канал освещал войну на востоке Украины. Журналистка начала вести эфиры на «Настоящем времени» в Праге. Издание «Зеркало» поговорило с экс-ведущей программы «Вести» о белорусских пропагандистах, зарплатах российских, совести и «чане с говном».

— У вас есть чувство вины за то, что вы делали и что это в том числе привело к тому, где мы сейчас находимся?

— Конечно, безусловно. Было бы странно с моей стороны сидеть и говорить: «Вы знаете, я вообще к этому никакого отношения не имею, война началась, я какое-то время потерпела и ушла. Теперь моя совесть чиста». Нет, конечно. А кто мозги засирал населению? Я всю жизнь работала в информационном вещании. По большому счету, когда произошла аннексия Крыма, я должна была встать с рабочего места и уйти и не возвращаться на работу, но я же пришла. Я для себя выбрала какой-то наименее травмирующий путь, и, естественно, я не хотела потерять в деньгах и максимально продлить то время, когда я буду нормально зарабатывать. И я боялась заявить открыто: «Я ухожу, потому что не согласна с тем, что говорю». У меня не было порыва во всеуслышание произнести: «Все, что я рассказывала про „Боинг“, — это полная фигня. Минобороны врет. Это неправда». Что тут говорить? Я с себя ответственности снимать не могу.


Ведь кто-то смотрел новости и верил мне. У меня друзья, которые работали тоже на ВГТРК, поехали в Турцию как-то отдыхать и познакомились с парой из Волгограда. Они рассказали, чем занимаются, и эта пара спросила: «А вы знаете Фариду Курбангалееву?» Оказалось, что они меня всегда смотрят и я им нравлюсь. Вот эта пара из Волгограда, которую я вводила в заблуждение. А сколько таких пар?

— Что Фарида из 2023 года сказала бы Фариде из 2014 года?

— Ничего не бойся, ты все правильно делаешь. Не надо ничего бояться. Боязнь — самое бессмысленное чувство, ты все равно ничего изменить не можешь. Если что-то произойдет, то произойдет, если нет, то нет. Надо делать то, что не претит твоим убеждениям и принципам. Делай то, за что тебе не будет стыдно. Такие банальные слова, но это правда. Даже когда ты делаешь такой шаг — летишь в какую-то пропасть, например, остаешься без работы, с одной стороны, ужасно страшно, а с другой — такое огромное облегчение, что ты освободился.

— Сегодня вы сталкиваетесь с последствиями вашей работы на российском телевидении?

— Сейчас уже практически нет. Единственное, когда написала свой пост в Facebook, ко мне пришло очень много украинцев, многие из которых не разобрались, что вообще произошло, и они думали, что это я сейчас, когда началась война, решила уйти из «Вестей». Многие украинцы мне писали благодарности и слова поддержки, а многие проклинали и писали: «Ах ты, с**а такая! Ты 8 лет сидела и врала, а теперь решила поплакаться». Я даже не вступала в дискуссию. Наверное, это был последний раз, когда мне так прилетало.

«Конечно, в этом чане с говном я купалась»

— В 2009 году вы были одной из ведущих прямой линии с Путиным. Расскажите, как она организовывалась, были ли репетиции, участники задавали свои или же написанные кем-то вопросы?

— Абсолютно постановочное шоу, полностью отрепетировано. Причем несколько раз. Сначала отобрали ведущих, которые работают подставками под микрофон для гостей. На самом деле задача куда более сложная, чем поднести микрофон: мы должны были заранее подготовить людей из регионов, которых свезли в Москву со всей страны. Нам нужно было вложить им в голову те вопросы, которые они должны задать Путину. Как это делалось? Эти люди жили в каком-то пансионате на Рублевке. Нас, нескольких ведущих, заранее привезли туда, где мы познакомились с этой аудиторией и пообщались.

Всех разделили, и каждому ведущему досталась группа людей, и ты с ними работал. Сразу они к тебе сами бросались: «У нас тут зарплату не платят, а у нас начальник проворовался…» Они привезли из провинции свои боли и ждут встречи с царем, когда они смогут ему это рассказать. И ты им говоришь: «Да-да, это очень серьезный вопрос. Я передам ваш вопрос, но сейчас нужно спросить вот это». Буквально так это происходит. И народ очень доверчивый, но, наверное, у них в голове крутится: «А как же наш вопрос? Ну ладно, если Путину надо, то спрошу». В итоге они задают на пресс-конференции тот вопрос, который нужен был аппарату президента.

— То есть свой вопрос никто не задает?

— Я сейчас уже не помню. Возможно, те вопросы, которые совпадали с желаниями аппарата, проходили. Далее. Еще несколько раз проходили репетиции, но этих людей туда не приводили, до такой степени не палились. Роль Путина исполнял Алексей Земский (сейчас гендиректор НТВ. — Прим. ред.). А мы проходили полностью структуру будущей прямой линии: какой вопрос за каким идет. Там нет никакой спонтанности: «Вот у нас рука появилась, давайте туда пойдем». Все абсолютно отрепетировано и разыграно заранее.

Был показательный момент. Приехала группа молодежи, и я должна была их обработать, чтобы они спросили: «Будет ли Путин участвовать в следующих президентских выборах?», он тогда премьер-министром был. Этот вопрос спустили сверху. Я им сказала: «Ребята, ваш вопрос не нужен, а нужно вот такой». А они ответили: «Нам это не интересно». Было очень неудобно. Но как-то я их уговорила. В результате, когда этот вопрос задали, Путин был к нему абсолютно подготовлен… Я сейчас рассказываю и думаю, какая же это кринжатина. Блевотина невероятная.

Студент спрашивает: «Вы будете участвовать в президентских выборах?», и Путин сразу отвечает: «А вы?» Он же знал этот вопрос. И сидит этот несчастный студент. Некрасивая ситуация. И вы спрашиваете, что я испытываю после такого? Конечно, в этом чане с говном я купалась.

«Потеряла — ничего. Приобрела — огромную внутреннюю свободу»

— Чем сейчас занимаетесь? Есть ощущение, что из супертелезвезды вы превратились в репортера, и это не сильно вас волнует.

— Начнем с того, что в телезвезду я превратилась из репортера. У меня до этого был 9-летний опыт журналистом. Я работала с 17 лет. Как я опять стала репортером? После моего поста в Facebook я дала интервью Republic. И потом, когда я уехала из России в Чехию, поняла, что мне нужно где-то работать. Решила, что нужно наладить контакты с медиа и начинать с ними сотрудничать. Я написала главному редактору Republic: «Здравствуйте, я вернулась в Прагу, у нас очень много украинских беженцев, давайте напишу про них». Я пошла в Пражский центр приема беженцев, помогала там заполнять анкеты и заодно разговаривала с украинцами и фотографировала. Я набрала кучу историй. С некоторыми до сих пор поддерживаю отношения. В итоге вышел большой репортаж в Republic, и я стала там печататься регулярно. У меня было такое счастье, что я вернулась в профессию, первое время работала за бесплатно. Еще пишу для «Холода», «Черты», «Новой газеты. Европа» и еще раз в неделю я веду стримы на канале «Утро февраля». Я очень хочу вернуться в видеоформат и работать на YouTube.

— Давайте перечислим, что вы потеряли и приобрели из-за своего ухода с телевидения в 2014 году.

— Потеряла — ничего. Приобрела — огромную внутреннюю свободу. Я стала гораздо более свободным человеком, этот поступок позволил мне почувствовать себя такой. Я, кстати, с тех пор стала более смелой.

— А деньги вы не потеряли?

— Это не проблема. Моя жизнь это доказала. Я преподавала, снимала документальное кино, работала в маркетинге. И сейчас у меня столько работы, что я не успеваю ее иногда делать.

Скабеева, Беларусь в новостях, Азаренок

— Недавно Скабеева взяла интервью у Лукашенко. Вы ее знаете, какое у вас мнение о ней?

— Я помню ее совсем молоденькой корреспонденткой, которая приехала в Москву из Питера. Она начинала с каких-то очень милых сюжетов, например о том, что в Москве прошел сильный ливень. Ничего не предвещало плохого, пока ее не назначили главной по тому, чтобы мочить Pussy Riot в 2012 году. И она это сделала успешно. Их сажали, и это сопровождалось информационной поддержкой со стороны Скабеевой, ее заметили и после этого перестали давать снимать какие-то ливни, а предлагали темы, которые требовали определенного подхода.

Был комичный случай, когда на планерке обсуждался юбилей какого-то тренера. И Ревенко спрашивает: «Кто сегодня дежурный?», ему отвечают: «Скабеева», Ревенко говорит: «Ой, не надо, еще подумают, что мы его хотим замочить». К тому времени Скабеева ассоциировалась с репортажами определенного толка. Это человек, который сам себя сделал, это был ее осознанный выбор. Близко я с ней никогда не общалась, на уровне «привет-привет».

— Были ли какие-то установки, как освещать новости Беларуси или деятельность Лукашенко?

— Здесь у меня совсем белое пятно и черная дыра. Я точно могу сказать, что Беларусь не была каким-то мощным триггером, чтобы давались определенные установки, как доносить эту тему до российской аудитории. Видимо, это было настолько нейтрально и безобидно, что даже никаким образом у меня в голове не отложилось.

— Вы следите за белорусской пропагандой? Есть ли «любимчики»?

— Я следила за тем, что у вас происходило в 2020 году, я тогда еще работала в «Настоящем времени», даже помню, что вела длинные спецэфиры с белорусских протестов. Меня, конечно, очень впечатлила способность вашего народа выйти так массово на улицы и противостоять. Мы освещали выборы и победу Светланы Тихановской, а потом как Лукашенко начал ломать народ — ужасы на Окрестина, откуда доносился гул людей, которых пытают.

А из пропагандистов я знаю такого крупного мужчину, видимо, самый яркий.

— Азаренок.

— Да-да. Я его знаю, потому что подписана на украинские каналы и там они его стебут периодически. Он — это в чем-то пародия на российских пропагандистов, но еще более неадекватный.



— Что бы вы сказали пропагандистам в России и в Беларуси?

— Мне не хочется никакой морали читать, потому что они все взрослые люди и все всё понимают. Если человек остался работать на своем месте после всего того, что произошло, даже не после начала большого вторжения, а после Бучи, Ирпеня, ударов по вокзалу в Краматорске, — это осознанный выбор человека. Он четко понимает, что он делает, и возможные последствия своего поступка тоже осознает.

{banner_news_end}
Что я буду говорить? Вы за это поплатитесь? Я не знаю, кстати, может быть, и не поплатятся, всю жизнь проживут, и мы не увидим трибунала над ними. Черт его знает. Говорить, что будет совесть мучить? Она их сейчас не мучает, и они выходят на работу, значит, что она не будет их мучить и потом. Я ничего не хочу говорить.

— Последний вопрос. Когда и как закончится война?

— Когда я убегала из России, я была уверена, что она закончится очень быстро победой Украины. И мой друг из Латвии первым вылил ледяной душ: «Ты что? Она будет идти пару лет как минимум». Я ответила: «Как? Не может быть!», он сказал: «Это все так быстро не закончится, мы тут с мужиками обсуждаем, где взять оружие, чтобы защищать Латвию, если нападет Россия».

Сейчас мои взгляды по этому поводу претерпели существенные изменения. Пришло принятие. Если бы Украине сразу предоставляли нужное вооружение, а не какое-то для партизанской войны, она бы уже, наверное, победила или была бы гораздо ближе к этой победе. Но все происходит не так быстро, как хотелось бы. Я бы очень хотела, чтобы война закончилась до конца этого года. Я надеюсь, что это произойдет как можно быстрее. Я точно знаю, что война закончится победой Украины, потому что по-другому быть не может.