Жива ли еще Россия и лишь притворилась мертвой или, наоборот, мертва, но притворяется живой?

Жива ли еще Россия и лишь притворилась мертвой или, наоборот, мертва, но притворяется живой? А как поймешь? Людей вроде много, а субъекта действия нет. А раз нет субъекта, то нет и вектора движения, а значит, и самого движения. То есть скорее мертва, чем жива, пишет политолог Владимир Пастухов.

Но вдруг все-таки где-то там в глубине, невидимый на поверхности, сохранился потенциал для превращения всех этих расчеловеченных атомов в субъект? Как его активировать – это второй вопрос, потому что первым вопросом всегда будет – а есть ли что активировать? Ведь из ничего нельзя сделать нечто, сколько не суетись.

Есть по этому поводу у меня одна мысль, которая зажигает свет в конце тоннеля. На мой взгляд, потенциал культуры надо измерять не по ее текущему (иногда жалкому) состоянию, а по способности восстанавливаться после кризисов. Оценить такую способность в случае России особенно сложно, так как Россия – это пульсирующая цивилизация.


Периодическая клиническая смерть культуры является, по всей видимости, в этом климате формой ее существования. Ну что-то вроде зимней спячки у медведя. Каждый раз непонятно, как все-таки этот медведь просыпается. Наверное, это происходит потому, что культура – это не люди, а матрица. Людей можно уничтожить легко, а вот матрицу – нет. Сохранившаяся матрица втягивает в себя из внешней среды грубые и необтесанные социальные атомы и необработанные компоненты и заполняет ими дыры в своей ячеистой структуре, оставленные русскими революциями и контрреволюциями. Так, кстати, дети и внуки вертухаев со временем становятся либералами и интеллектуалами.

Моя гипотеза состоит в том, что матрица русской культуры многослойнее и прочнее, чем нам всем сегодня кажется, и что поэтому даже разрыв нескольких ее поверхностных слоев не приводит к ее гибели. Эту гипотезу нам предстоит доказывать все ближайшее десятилетие.