“Это была не толпа. Это была давка“. 20 лет со дня трагедии на Немиге

30 мая 1999 года с одной стороны Немиги отмечали Троицу: в храмах шли праздничные службы. С другой — праздник пива, где меняли крышечки от сигаретных пачек на бесплатный бокал пенного. В 20.00 на празднике должна была выступить популярная в то время группа «Манго-Манго». А в 20.25 начался сильный ливень. Он длился всего несколько минут, за это время в переходе станции метро в давке погибло 53 человека — 35 из них не было и двадцати лет, сотни были травмированы. 20 лет спустя вместе с очевидцами, пострадавшими, родными погибших, врачами, сотрудником милиции, следователем, экспертом по поведению толпы и многими другими мы восстановили хронологию самой страшной трагедии в истории современной Беларуси. Все их свидетельства собраны тут, в одном лонгриде.


30 мая 1999 года. Утро. В прогнозе — дождь и грозы

С утра в прогнозах на радио и ТВ синоптики не раз предупреждали: во второй половине дня в городе кратковременный дождь, возможна гроза — сказано в материалах уголовного дела.

В 16.40 дежурный синоптик дополнительно выписал штормовое предупреждение: «В ближайшие 3 часа на большей части территории республики, по Минской области и в Минске ожидаются грозы, которые сохранятся в течение ночи».

— Максимальная температура воздуха составила +28,3 °С. Вечером на фоне жары проходил атмосферный фронт, который дал дождь и грозы. Это вполне летняя ситуация, — поясняет Александр Беганский, начальник службы метеорологических прогнозов. — В тот день выпало 9,8 мм осадков. Для понимания: это 10-литровое ведро на 1 м².


18.00. Протоиерей кафедрального собора: «Молитве очень мешала громкая музыка у Дворца спорта»

— В 18.00 у нас началось торжественное богослужение накануне престольного праздника — дня Святого Духа. Молитве очень мешала громкая музыка со стороны Дворца спорта, но служба, конечно, состоялась, — рассказывает протоиерей Сергий Гордун, который служит в Минском Свято-Духовом кафедральном соборе с 1994 года.

Он вспоминает, что 30 мая 1999 года был праздник Святой Троицы. Закончилась служба после восьми часов вечера.



— Несмотря на дождь, прихожане и духовенство стали расходиться. Спустившись вниз от собора к остановке общественного транспорта, мы заметили, что на противоположной стороне улицы произошло что-то печальное, так как там было скопление народа и много машин скорой помощи. Я помню, еще подумал: да, случилось что-то печальное, но вот несколько машин с профессиональными медицинскими работниками, поэтому присутствие посторонних будет только мешать. Вошел в троллейбус и поехал домой. Уже потом из новостей узнал о масштабе трагедии, — вспоминает священник.

После трагедии переход на Немиге стал народным мемориалом. Долгое время сюда несли цветы, свечи, записки, плакаты с именами жертв. Мы восстановили виртуальную стену подземного перехода и нанесли на нее имена всех 53 погибших в жуткой давке. Вы можете «пролистать» ее и вспомнить каждую жертву этой страшной трагедии.

Священник рассказывает, что молиться о погибших на Немиге стали сразу же на следующий день, когда никто еще об этом не просил.

— Молимся и теперь: и индивидуально, и на общецерковной молитве. Молимся и по собственной инициативе, и, конечно, тем более тогда, когда приходят родственники, подают записки и просят отслужить панихиду или заупокойную литию. Дай Бог, чтобы такие трагедии больше не повторялись.


20.30. Давка. «В какой-то момент упала лицом вниз. Те, кто был сзади, продолжали идти вперед»

Примерно в 20.30 на входе в подземный переход начинается давка. Елена Кмит и Андрей Кригер находились внутри.



Елена: На празднике я была с подружками — Таней и Катей. Вместе мы учились в 8 классе. Еще во время концерта решили поехать в парк Горького, поэтому не торопясь направились в метро. Стал накрапывать дождик. Людей в переход шло немного.

Болтая, прошли первый пролет. И вдруг — на середине «островка» перед вторым пролетом остановились. Люди, которые были впереди, не двигались. Почему? Не знаю, переход сделан так, что из-за низкого потолка и толпы стоящие выше не видят происходящего внизу. Народа вокруг собиралось все больше. Заметила, что некоторые падают. От дождя ступеньки были мокрые, и люди, видимо, спотыкались. Помню, как рядом «пробегали» их руки. Чтобы устоять или подняться, эти ребята пытались за кого-нибудь ухватиться.



Андрей: Фактически меня спасла сигарета. Когда полил дождь и поток направился в метро, я спрятался под каштаном, захотелось покурить. Позже в переходе я успел пройти первую лестницу и уперся в толпу. Парни и девушки стояли и не двигались, а сзади народ напирал. Были такие молодцы, которые начали пропихивать людей. Думаю, от этого все пошло.

Елена: Я была на каблуках и в какой-то момент упала лицом вниз. Те, кто был сзади, продолжали идти вперед, от этого мое тело потихоньку сползало вниз. Постепенно на животе я проскользила второй пролет. Где-то за две-три ступеньки до низу остановилась. Подняться не получилось: на моих ногах кто-то лежал. А того человека прижимал другой. Это чем-то напоминало принцип домино. Чем ниже меня пропихивали, тем больше лежащих людей я видела вокруг.


Андрей: Я стоял между пролетами. Думал: переход ведь длинный, есть выход на другую сторону, почему никто не двигается? Потом решил: наверное, всем нужно на метро — людей много, они медленно проходят к поездам. Надо подождать. А сзади все напирали.

Мы двигались лишь из-за того, что нас сжимало все плотнее и плотнее. В какой-то момент уже нельзя было даже пошевелиться. Сильно сдавило грудную клетку, вдыхать стало сложно. Чтобы не задохнуться, я приноровился дышать часто и неглубоко.

Елена: От травм и веса навалившихся сзади людей у меня очень болели ноги. Потом, наверное, из-за шока я уже ничего не чувствовала, только думала, что к 9 вечера мне нужно быть дома, родители ведь волнуются.

Я лежала в первых рядах, можно сказать, мне еще повезло. На кого-то из тех, кто упал за нами, люди наступали. На мне самой был след от кроссовки, и до сих пор остался шрам от каблука.

Сколько я так пролежала, не знаю, силы быстро закончились, остался только страх. Я стала молиться. Просила Бога, чтобы все это закончилось, чтобы быстрее отсюда выбраться — и домой.

Андрей: В какой-то момент люди стали кричать: «Назад, назад». Это сработало. Сзади пошел свет, появился воздух — толпа начала расходиться.

Елена: Помню, как с другой стороны перехода к нам подошло несколько парней. Возможно, они хотели пройти на другую сторону, а тут мы лежим. Ребята пробовали нам помочь. Даже достали одну девочку. Потом один из них взял меня за руки и потянул. Он тянул с такой силой, что казалось, сейчас оторвет мне руки, но я и с места не сдвинулась.

Слабо помню, что происходило дальше, но сзади становилось все светлее и светлее. Постепенно стали выносить пострадавших. Мне помог какой-то парень. Ноги у меня стесались в кровь, болели ребра, но переломов не было.

Андрей: Когда вышел из перехода, небо было ясное. Отдышался, и сильно разболелась голова. Я медленно пошел на троллейбус. Утром по радио услышал о погибших. У меня был ужас. Понял, что тоже мог умереть.

Елена: Меня отвезли в БСМП. Там я встретила Катю и Таню, с которыми пришла на праздник. Хорошо помню, как приехали родители и мама попросила показать ноги. А мне так страшно отодвинуть одеяло, знаю же: ноги синие, увидит — будет плакать.

Осознание того, что со мной произошло, наступило только через неделю. Из больницы родители забирали меня на машине, и в дороге у меня началась истерика: я вот возвращаюсь, а там умерло столько молодых. Я разрыдалась. У папы схватило сердце. Вызвали на помощь тетю. Мама была с отцом, а я с тетей.



До утра я плакала, а потом где-то год ходила сама не своя. Со временем боль внутри утихла, я вышла замуж, родились детки. Сейчас, когда рассказывала об этом сыну и дочке, кажется, словно все это было не со мной.


20.40. Очевидец: «Они лежали прямо там, на ступеньках, где начинается потолок перехода»

— Мы спустились в переход с другой стороны, от кафедрального собора, вдоль стен стояли люди, о чем-то говорили — все казалось вполне обыденным, — рассказывает Денис Шуть. — Вдруг мы увидели, как какие-то парни несут человека. Но даже это не показалось странным. И когда я практически уперся в ступеньки на выходе из перехода, увидел тела людей. Они лежали прямо там: на ступеньках, в месте, где начинается потолок перехода. Там уже была милиция, омоновцы, они переворачивали тела и смотрели, в каком люди состоянии. Я оцепенел. Только тогда я начал осознавать всю картину происходящего. Мы с другом развернулись, вышли из перехода там, где зашли, перешли дорогу по наземному переходу и вернулись туда, где все произошло. Эта картина у меня до сих пор перед глазами: возле елок у дороги (их тогда было больше, чем сейчас) на траве лежала красивая девушка в юбке средней длины. Ее уже не реанимировали. Тогда я еще не понимал, что человек, который только что умер, выглядит практически так же, как и живой.



Денис Шуть сейчас счастливый отец, работает в компании, которая занимается автозапчастями для автомобилей. В 1999 году ему было 19 лет, он только окончил первый курс БНТУ и решил не ехать в эти выходные домой к родителям в Осиповичи, а вместе с однокурсником сходить на праздник на Немиге.

— В то время такие мероприятия были редкостью, тем более обещали выступление известной группы «Манго-Манго». Мы не были ее фанатами, но студентам для счастья много не надо. В тот день была очень хорошая погода: светило солнце и не было никаких предпосылок, что пойдет дождь. Прогноз погоды мы не смотрели, потому что тогда его невозможно было посмотреть в интернете, как сейчас. В 1999 году почти ни у кого и мобильных телефонов-то не было.


На празднике было очень много молодежи, то и дело публику развлекали конкурсами. Денис с однокурсником туда пришли еще днем и были до вечера. Само по себе мероприятие позиционировали как праздник пива. По словам Дениса, тем не менее пьяных было немного. Сцена и территория возле нее не были огорожены, люди спокойно могли ходить туда-сюда, да и никаких досмотров при подходе на концерт, по воспоминаниям Дениса, не было.

Буквально за десять минут до того, как в переходе началась давка, Денис с однокурсником спустились к Свислочи и пошли в сторону сегодняшней улицы Зыбицкой. Примерно там они должны были встретиться со знакомыми. Как только стали отходить, увидели за бывшим Домом физкультуры на Немиге тучу. Но это была маленькая тучка, при этом небо было чистое, светило солнце. Пройдя буквально еще несколько метров, ребята почувствовали первые капли дождя. Музыки уже не было слышно, и стало понятно, что концерт прекратился.

— Мы даже сразу не пытались прятаться, но дождь стал в разы сильнее, и мы побежали от Свислочи к хозяйственным постройкам церкви, которые были на сегодняшней Зыбицкой. Там укрылись под навесом на крыльце, но даже это не помогло. Дождь был очень сильный, дул ветер, это даже трудно описать. Из-под навеса нас залило, мы промокли до нитки.

Дождь был непродолжительным, Денису сейчас сложно вспомнить, сколько конкретно времени он шел. Ребята не знали, что в переходе давка, и решили вернуться на концерт через этот же переход на Немиге, только с другой стороны: от кафедрального собора. А в переходе уже лежали тела.



Около перехода было очень много машин скорой помощи, милиции, людей выносили и прямо на земле пытались реанимировать, делая искусственное дыхание. У Дениса был шок.

— Мы прошли немного дальше, концерта уже не было, но стояли группки людей, многие или не видели, или не знали, что произошло в переходе, но они просили какого-то продолжения концерта. Одним словом, был полнейший фарс. При этом по городу уже завывали сирены.

Денис с однокурсником пешком дошли от Немиги до общежития БНТУ, которое между станциями метро «Академия наук» и «Якуба Коласа». Всю дорогу ни о чем особо не разговаривали. Денис купил пачку сигарет и по пути выкурил ее полностью. В общежитии лег спать, а с утра его разбудил сосед по комнате, пятикурсник университета. Он ночью работал и только вернулся домой. Он попросил его пойти и позвонить родителям, успокоить их.

— И тут я осознал, что накануне сказал родителям, что пойду на Немигу и там будет праздник, — говорит Денис.

В общежитии буквально через каждые два метра висели объявления с просьбой позвонить родителям. К таксофону стояла огромная очередь, и молодой человек решил идти звонить в международный переговорный пункт на улице Сурганова, где раньше был клуб «Юла». Отстояв несколько часов в очереди из таких же студентов, он позвонил маме.

— Для мамы это было как воскрешение, потому что она уже обзвонила все больницы и морги, и там еще оставались неопознанные люди. Потом она мне часто говорила, а она человек верующий, что это ангел-хранитель меня выхватил из толпы и укрыл у храма. С того дня я не курю, а фобия толпы осталась до сих пор.


Примерно 20.40. «Схватили девушку. Она была без сознания. Вынесли на воздух и снова спустились»

Из давки Тимофей Бородич вышел босиком, на часах было где-то 20.40.

— Единственное, о чем тогда думал: «Где мои кроссовки?» — вспоминает тот день Тимофей. — Решил: подожду, пока все разойдутся, вернусь и заберу обувь — и тут услышал, как из перехода кричат: «Помогите!».



На праздник пива молодой человек пришел с большой компанией. Когда вышел из перехода, рядом оказался только один друг — Евгений Бобровский. С Женей они спустились на крик. Там, где заканчивались ступеньки, они увидели завал из людей. Люди, говорит, лежали практически друг на друге.

— Мы схватили первую попавшуюся девушку. Она была без сознания, — продолжает собеседник. — Вынесли на воздух и снова спустились. Рядом несколько десятков таких же молодых ребят выносили других людей. Процессом никто не руководил, но все добровольцы действовали очень слаженно: одни поднимали, вторые, уже наверху, пытались реанимировать.

Пострадавших чаще брали вдвоем, иногда втроем. Несли за руки, ноги. Мысли, что у человека могли быть переломы, не было, как и ощущения, что в давке мог кто-то погибнуть. В какой-то момент Тимофей увидел, как после искусственного дыхания девушке натянули на голову майку. Это был знак: она умерла.

— Времени думать о смерти не было. Пока кто-то находился в переходе, останавливаться было нельзя, — говорит собеседник. — В какой-то момент прибежали милиционеры и ОМОН и с нами стали поднимать людей наверх.



Тех, кого вынесли, хаотично раскладывали на земле. Все вокруг было усыпано людьми. Рядом с некоторыми голосили друзья. В парах с другими парнями Тимофей вынес человек шесть-семь.

— Минут через 15 после давки заметил скорые, а до этого люди просто выбегали на дорогу, останавливали машины. Не спрашивая у водителя, клали пострадавших в салон и просили: «В больницу», — описывает обстановку Тимофей. — Чуть позже, видимо, поняв, что что-то происходит, водители уже останавливались сами и предлагали помощь.

Пострадавших, говорит Тимофей Бородич, выносили минут 10−15. Так по крайней мере казалось.

— Когда все закончилось, оглянулся — все устлано людьми. Часть из них лежала без сознания. Пробовал делать кому-то искусственное дыхание, но нужных знаний не было. Чтобы не навредить, перестал. Да и медиков вокруг уже собралось много. Почему-то снова вспомнил про кроссовки.

Тимофей спустился в переход, там повсюду валялась обувь. Искать в этом завале свое не хотелось. Психологически не смог. Домой поехал босиком. В руках была женская сумочка: перевесил ее на плечо, когда помогал девушке. Пострадавшую увезла скорая, а сумка осталась у Тимофея.

— Домой приехал грязный, рассказал о случившемся маме, она не поверила. Я помылся и пошел к друзьям. Из-за шока я не очень понимал, что происходит. Вернулся ближе к часу ночи, мама уже обо всем узнала. Стала повторять: «Сыночек». Тогда, наверное, я впервые осознал, что случилось. Утром, когда проснулся, мама сидела у кровати. В груди давило и болела нога. Позже оказалось, что у меня деформирована грудная клетка и сломан палец.

На завтра Тимофей с друзьями понес хозяйке сумочку, которая осталась у него после трагедии. Адрес посмотрел в паспорте, что лежал внутри.



— Зашли в квартиру, а Олины родные в черном, испугался, что девушка умерла. Ее мама сказала: «Дочка в коме», — возвращается к тем событиям Тимофей. — В таком состоянии она была несколько дней, а позже, когда поправилась, нашла меня.

— Как?

— Из перехода Женя Бобровский вынес девушку по имени Катя. О парне, который ей помог, она рассказала в интервью, и позже на интервью пригласили нас с Женей. В статье написали, что я учусь в БГУИРе. Это увидела Оля, позвонила в ректорат — и ей подсказали мой контакт. В том же августе мы встретились в парке. После этого общались еще года два, потом потерялись. А недавно снова нашлись.

К 1 сентября стипендию Тимофею дали в пять раз больше обычной. Когда уточнил «за что?», в деканате ответили: «Премия от университета». Тимофей шутит: видимо, после Олиного звонка его решили наградить.

— Нас с Олей приглашали на БТ, а после этого в программу «Взгляд», которую тогда вели Бодров и Любимов (Сергей Бодров и Александр Любимов. — Прим. TUT.BY), но БТ нас не согласовало, и поехали другие ребята.

— Почему?

— Когда начался дождь, милиция следила, чтобы толпа не пошла на проезжую часть, а ОМОН вместо того, чтобы как-то организовать людей, спрятался от непогоды в свой автобус, — рассказывает Тимофей. — У меня и сейчас шок от их действий. А тогда, в 19 лет, все это ощущалось еще острее. Я считал, да и сейчас считаю: во всем виноваты организаторы и те, кто обеспечивает безопасность. На телевидении, видимо, решили, что я что-то не то скажу, поэтому и не пустили в Москву.


Около 20.45. Экс-замначальника РОВД: «Нам тоже было больно, после Немиги появилась седина»

— Прибегаем и видим следующую картину: стоит скорая, бригада склонилась над молодыми людьми, лежащими на земле, а ОМОН оттесняет зевак. Этот подземный переход устроен так, что если стоишь наверху, не видно, что творится внизу. Спустился… Сплошная стена от пола до потолка людей, они были спрессованы в какой-то змеиный клубок. Люди кричали, просили помощи, но сами выйти не могли. Мы вместе с другими сотрудниками милиции стали разбирать тела, кто-то был в сознании, кто-то без. То, что выносим уже умерших, тогда даже не приходило в голову. Доставать людей из этого клубка было нелегко, руки и ноги были переплетены, поэтому приняли решение делать это от стены. Запомнил, как под телами людей, лежала маленькая девочка лет пяти, вынес ее на руках к врачам, потом искал в списках погибших. К счастью, не нашел, — Александр Пархомчик начинает брать паузы. Ему этот разговор дается тяжело, и заново переживать ужас нелегко, даже спустя 20 лет.

В те годы Александр Александрович был первым заместителем начальника Центрального РОВД, начальником криминальной милиции ведомства.



Прежде чем начать разговор, Александр Пархомчик берет ручку и быстро схематично начинает восстанавливать события 20-летней давности. Чуть позже становится понятно: события развивались стремительно, никто не мог предположить, чем все обернется.

— Днем я выбыл на праздник пива, чтобы посмотреть расстановку нарядов, и поставил задачу: пьяных не допускать. Что скрывать, после таких мероприятий всегда был негатив. Люди выпивали, не всегда умели выстроить отношения, были драки с тяжкими телесными. Потом выпившие любили нырять в реку, и доставали их уже водолазы. Это были 90-е годы, другое время, и люди не умели отдыхать так культурно, как сейчас, — рассказывает TUT.BY Александр Пархомчик.

В материалах уголовного дела указано: 30 мая 1999 года в вытрезвитель с праздника было доставлено 29 молодых людей. Бывший сотрудник милиции как сейчас помнит минуты до трагедии.

— Это был прекрасный день, светило солнце, небо такое чистое. А потом неожиданно из-за магазина «Алеся» появилась черная туча, не успели мы с Воробьевым (заместителем начальника Центрального РОВД. — Прим. ред.) дойти от сцены до проспекта Машерова (а это метров 30), как начался проливной дождь, сильный ветер. Все происходило мгновенно. Люди начали искать укрытие, и подавляющее большинство побежало через дорогу. Первая мысль: нужно перекрыть проспект, чтобы никого не задавили. Машины стали, и люди перебежали на другую сторону, — говорит Александр Александрович.

И в этот момент сообщают по рации: нужно срочно идти к станции метро «Немига».

— Уже позже один следователь, который случайно оказался в этой толпе, рассказывал: это было безумие и мощь неконтролируемой толпы. Люди внизу кричали: «На-зад!». А сверху кричали: «Наваливай!» и продолжали наваливаться. Мои коллеги говорили: сотрудники ОМОНа, видя этот ужас, забрались наверх подземного перехода и взводом прыгнули вниз, на толпу, чтобы ее рассечь, — добавляет Александр Пархомчик.

Разговоры о том, что милиционеры сидели в машинах и прятались от дождя, наш собеседник называет «неправдой». Возможно, кто-то и находился в автобусе, но точно не из-за боязни дождя. Так принято делать в любую погоду, даже солнечную, чтобы не вызывать раздражение у людей, что на празднике слишком много милиции.

— Причиной трагедии стало сразу несколько факторов. Стихия, мгновенная скорость событий, странная конструкция перехода на «Немиге», которая не позволила оценить всю серьезность ситуации… Не думаю, что ту толпу смогли бы остановить сотрудники милиции, если бы их выставили перед переходом. Скорее, их бы тоже втолкнули туда, поэтому не считаю милицию виноватой. Конечно, люди с болью переживают эту трагедию, нам тоже было больно. После Немиги у меня появилась первая седина. Помню, как сменился на следующий день после произошедшего, купил много спиртного, взял друзей и уехал. Было очень тяжело… Но даже это не помогло уснуть первое время, — признается Александр Пархомчик.

— Откручивая события назад, вам не кажется, что возле пешеходного перехода нужно было выставить оцепление?

— А в чем была опасность? Тогда ее никто не видел, не мог предугадать. Например, в отношении Русака (Виктор Русак в 1999 году был начальником милиции общественной безопасности ГУВД Мингорисполкома, в 2017 году по нескольким статьям УК был приговорен к пяти годам лишения свободы, дело не связано с Немигой. — Прим. ред.) было возбуждено уголовное дело по статье «Халатность». Она предусматривает, что человек понимал общественную опасность своих действий, знал о них, но не принял меры. В той ситуации, я думаю, Русак не знал, не мог предположить, что могут наступить такие последствия.


Между 20.30 и 21.00. «Потеряла единственную дочь! И мне уже не станет легче, если кого-то накажут»

— Они даже не успели выйти из метро… Поднялись на две ступеньки, а на них уже бежала толпа. Юля (подруга. — Прим.TUT.BY) сумела устоять, а моя Настенька нет, — сквозь слезы рассказывает Елена Бельская. — Я потом спрашивала у Юли: «Как же можно было ходить по людям?». Подруга дочки ответила: «Тетя Лена, мы тоже ходили, когда выбирались из перехода». Один Бог знает, что там происходило, как сильно сдавили людей, если даже такие крепкие хлопцы-милиционеры погибли. Говен Володя и Гена Рябоконь в свой выходной день помогали спасать людей, больше домой они не вернулись.



В 1999 году 18-летняя Настя Бельская училась в техникуме и проходила практику на минском хлебозаводе. Как вспоминает ее мама Елена Владимировна, девушка не хотела идти на концерт, но подружка уговорила.

— Первое время, когда слышала в электричке или в автобусе имя Настя, плакала, было так обидно: «Боже, что же вы все надо мной издеваетесь! Неужели нет другого имени?». А потом подумала: пусть хоть у этих Настенек будет хорошая доля, пусть они будут счастливы. Эти же девочки не виноваты, что у них все хорошо. Это моей Насти больше нет… У меня уже никогда не будет внуков, не будет той радости, которая есть у людей, — весь наш разговор Елена Бельская плачет. Это слезы потери, слезы горя длиною в 20 лет и слезы бессилия. Ничего уже нельзя изменить… От осознания этого и страшно, и очень обидно.

Елена Владимировна о случившемся знает только то, что рассказала подруга дочери, вопросов она не задавала.

— Говорят, что это 53 рубца на сердце Беларуси, на самом деле это рубцы на сердце родителей и родных. Все забыто, у каждого своя жизнь, Юля потом пропала, перестала звонить. Это моя беда, — тяжело вздыхает женщина. — Я как-то услышала: «Прошло 40 дней, мы смирились с этим, пора и родителям». Разве можно когда-нибудь смириться со смертью ребенка? Первый год мне разрешили бесплатно ездить, свет оплачивала наполовину, а теперь, чтобы выделили деньги на цветы на кладбище, надо собрать кучу бумажек. Это такое унижение! Да не надо мне ничего, я сама Настеньке куплю цветы.

Настю похоронили на кладбище в Молодечно. И если первое время Елену Владимировну тянуло приехать в Минск, прийти в тот самый подземный переход, то теперь женщина все чаще ходит в церковь и на могилу к единственной дочке.

— Четыре года назад умер муж, я осталась одна. Никому не нужна, позабыта, позаброшена. Жизнь закончилась, — с болью признается женщина.

Елена Владимировна говорит, что родители погибших детей до сих пор поддерживают контакты. Женщина, которая на Немиге тоже потеряла единственную дочь, потом вышла замуж за брата Елены Владимировны.

Елена Бельская на пенсии, но продолжает работать, чтобы хоть как-то поддерживать в нормальном состоянии свой дом, ведь помощи ждать не от кого. Недавно к ней приходили сотрудники из центра соцзащиты, говорили: малоимущие пенсионеры могут рассчитывать на помощь, но при условии, что нигде не работают. Елена Владимировна к ним не относится.

— Мне сто лет не нужна ничья помощь, лишь бы мой ребенок был бы жив. Первое время все время задавала себе вопрос: «Почему? Почему это произошло?». Ответа не было. Поняла: ничего изменить нельзя, нужно как-то жить. Жить, чтобы сделать поминки по Насте на 40 дней, на годовщину, потом поставить памятник. Теперь живу, чтобы помнить и молиться. Так и держусь. Стала радоваться чужим внукам, чужим свадьбам. Некоторые даже завидуют мне: мол, очень хорошо, что я одна, никаких забот нет. Не дай Бог никому «такого хорошего», как у меня, — говорит Елена Владимировна. — Обидно, ведь всего этого могло бы не быть. Естественно, никто не хотел, чтобы наши дети погибли. Что толку обращаться в суд? Я потеряла единственную дочь! И мне уже не станет легче, если кого-то накажут. Ничего изменить нельзя, Настенька не воскреснет.


Между 20.30 и 21.00. «Мы тормозили другие машины и просили везти людей в клиники»

— По моим ощущениям, дождь начался достаточно резко. Это был град. Сначала мы спрятались под деревом, а потом решили взять такси и уехать. Доехали до метро, поравнялись с его входом и увидели что-то непонятное. Люди вытаскивали из перехода пострадавших, клали их на землю. Мы решили помочь и отправить на нашей машине кого-нибудь в больницу. Водитель согласился. Затем мы тормозили другие машины и просили везти людей в клиники. Некоторые водители нормально реагировали и соглашались, но были и те, кто не хотел запачкать машину. Люди еще не совсем понимали, что происходит, возможно, думали, что компания грузит к ним в машину кого-то пьяного, — рассказывает очевидец трагедии Михаил Синкевич.

В 1999 году Михаил работал журналистом в телерадиокомпании «Мир». Сейчас он трудится в другой сфере и занимается продюсированием.

30 мая, помимо праздника пива, на Немиге свое двухлетие отмечало и радио «Мир» в Беларуси, поэтому он и пошел туда с коллегами, но не по работе, а провести время. На праздник они пришли примерно часа за два до начала дождя.

Ребята отправили в больницу примерно пять машин с пострадавшими, а затем решили пойти в офис телерадиокомпании «Мир» на улице Коммунистической. Это недалеко от Немиги. Там в эфире радио приостановили программы, и Михаил сообщил, что на Немиге произошла трагедия, попросил водителей или скорые, которые поблизости, ехать туда и помочь забрать людей и отвезти их в больницу.


Около 20.50. Врачи 2-й больницы: «Часть поступивших — в состоянии клинической смерти»

В 1999 году 2-я городская больница находилась на Немиге, на улице Янки Купалы, 29. Когда произошла давка, людей начали доставлять именно в эту, ближайшую, клинику.



Утром 30 мая 1999 года анестезиолог-реаниматолог 2-й клинической больницы Минска Екатерина Пчелкина заступила на дежурство. Это был обычный рабочий день, на работу вышла вся дежурная бригада реаниматологов, их было три человека.

— Сначала никто не понял, что произошло. Заведующего реанимацией Евгения Александровича Прокосенко позвали в приемный покой, — вспоминает Екатерина Пчелкина. — Он ушел — и все нет его и нет. Потом звонят мне и говорят, что он просит, чтобы подошла и я. Я подумала, что могло случиться, если первоклассный специалист, коим Евгений Александрович являлся, не справляется без меня? (К сожалению, Евгений Александрович ушел из жизни почти 15 лет назад. — Прим. TUT.BY.) Прихожу, а там уже много пострадавших. Оказалось, его позвали, когда привезли первого человека, а потом их стали привозить массово. Я побежала за реанимационными сумками, в приемный покой созвали почти всех медсестер, которых только можно, из операционной вызвали заместителя главврача Романа Леонидовича Коропа. Он дежурил анестезиологом во время операции.



На работу вызвали еще одного реаниматолога Сергея Морозова. Сейчас он работает заведующим операционным блоком госпиталя МВД.

— Поступивших было очень много, — продолжает Екатерина Пчелкина. — Медсестры и врачи работали слаженно, по мере сил нам помогали ребята, которые вылезли из этой мясорубки на Немиге и сопровождали своих девочек, которых задавило, в больницу. Был медбрат из другой клиники, который приехал к нам проведать отца, тот здесь лежал, и он тоже не уехал домой, а остался помогать.

Екатерина Пчелкина отмечает, что к ним во 2-ю больницу привезли очень много пациентов в тяжелом состоянии. У части из них была клиническая смерть из-за удушья, которое возникло в результате сдавления в толпе.

— У нас реанимация была на 12 коек, и помогло то, что стали приезжать скорые с реаниматологами и забирать людей, которых уже можно было перевозить в другие больницы города. Это было очень хорошее подспорье. То есть мы людей готовили к транспортировке: например, парень в тяжелом состоянии, мы его заинтубировали, чтобы была проходимость дыхательных путей, за него уже дышал аппарат, ему уже капают противосудорожные препараты. В таком состоянии его уже можно было везти в другую больницу. В итоге у нас в реанимации остались пять девочек, два парня и один мужчина.

Самой младшей из девочек 2 июня 1999 года исполнилось 16 лет. Мужчине было около 45 лет, он занимался самбо и в момент давки выходил из метро. Он спас несколько человек, но в итоге толпа его и поглотила. У одного из парней была беременная девушка, и ее отвезли в другую больницу. Говорят, что все у них в итоге было хорошо.



Сергей Морозов отмечает, что сначала пострадавшие были в искусственной коме, когда пришли в себя, саму давку они уже не помнили. Память устроена так, что такие страшные события стирает. Девочки из реанимации помнили только, что собирались пойти на праздник, встретились с друзьями, пели песни, начался дождь — и они пошли в метро.

— У нас тогда много раз спрашивали, как такое возможно? Но они действительно ничего не помнили.

В больницу часто приходили незнакомые люди и приносили ягоды. Художники, которые продавали картины у Ратуши, в конце рабочего дня приносили деньги для родителей пострадавших. Посол Молдовы привез ящик клубники, а представитель фирмы, занимающейся медтехникой, подарил хороший аппарат искусственной вентиляции легких. Поддержка ощущалась со всех сторон.

На страницах газет того времени министр здравоохранения Игорь Зеленкевич рассказывал журналистам, что в тот день задействовали 58 бригад скорой помощи. Пострадавших и погибших госпитализировали и развезли по клиникам в течение 40 минут. Первые скорые приехали на место через четыре минуты после того, как получили вызов. Это было в 20.35. При этом основная нагрузка сразу легла именно на 2-ю больницу. Всего в помощи врачей нуждались 155 человек. Из них 78 положили в разные больницы города, в тяжелом состоянии было 37 человек.

Сергей Морозов и Екатерина Пчелкина были ответственными за палаты, где лежали восемь человек после Немиги. С тех пор каждое 30 мая они встречаются со своими пятью девочками. Они для них как мама и папа.

— Они уже все с семьями, детьми и работой, — говорит Екатерина о девочках из реанимации. — И с хорошим пониманием жизни, с таким искренним отношением, — добавляет Сергей Морозов.



Ни Екатерина Анатольевна, ни Сергей Владимирович не считают себя героями: говорят, что делали свою работу. За оказание помощи после событий на Немиге Екатерину Пчелкину наградили грамотой Совета министров, а про уникального врача Сергея Морозова, наверное, написали почти все крупные газеты. Слова «спасибо» доктору Морозову неустанно звучали со страниц прессы. Хотя он и говорит, что ничего особенного не делал, а спасали пациентов общими усилиями всей команды медиков больницы.

После трагедии Екатерина Пчелкина старалась не выходить на станции «Немига», при этом сама недалеко от нее живет.

— У нас были истерики в связи с этими событиями, — вспоминает Сергей Морозов. — Бывает, сидишь дома, а по телевизору показывают программу про Немигу, пригласили наших девочек — и все по новой это переживаешь. Созваниваемся с Екатериной Анатольевной и, пока смотрим, говорим по телефону, а сами чуть не рыдаем.

— Нам было сложновато морально, но мы к психологам не ходили. Мы сделали лучше: пошли с палатками в поход, — говорит Екатерина Пчелкина. — Вот там, уже в июне, я в первый раз после тех событий выспалась. И там мы поняли, что жизнь продолжается.


Около 21.00. Экс-главврач БСМП: «Экстремальная ситуация очень сплотила сотрудников больницы»

— Нам тогда было достаточно одного слова, чтобы сориентироваться. Я сказал вводить план действий по гражданской обороне. У нас есть свой алгоритм на такие случаи, поэтому все, кто был дома, приехали в больницу, особенно это касалось реаниматологов и хирургов. В итоге мы практически за полчаса разрешили всю ситуацию с поступившими после давки, — рассказывает Георгий Нарушевич.

Сейчас он на пенсии, а в 1999 году, когда на Немиге произошла трагедия, он возглавлял больницу скорой медицинской помощи. В тот день он был у себя на даче, вечером позвонили из больницы и, не вдаваясь в подробности, сказали, что произошла трагедия.



Георгий Александрович рассказывает, что он сразу же поехал в Минск, и когда был в больнице, уже практически все были на рабочих местах. В их больницу очень многих везли сразу с места трагедии. Поступило большое количество пострадавших, были уже и мертвые. В основном у пациентов врачи диагностировали переломы грудной клетки.

Из пострадавших 16 человек были на грани жизни и смерти. У них был синдром длительного сдавления, в основном это были девочки, самой младшей лет 16. Их госпитализировали в реанимацию и всех подключили к аппаратам искусственной вентиляции легких. Повезло, что незадолго до этих событий в больнице открыли вторую реанимацию, это помогло спасти людей. Все 16 выжили, девочка с самым тяжелым состоянием пролежала в клинике около месяца.

— Эта экстремальная ситуация очень сплотила сотрудников больницы. Каждый работал на своем месте добросовестно и самоотверженно. Это я хорошо запомнил.

Георгий Александрович вспоминает, что медикаментов и оборудования у них было достаточно.

— Тогда устроили телемост: Останкино — больница скорой помощи — мэрия Минска. И ведущий делал упор на то, что они нам помогут лекарствами, оборудованием, специалистами… Но, думаю, он остался на меня обижен, потому что я сказал, что мы справляемся сами и ничего нам не надо. Никаких перебоев с оборудованием, медикаментами не было. И самое главное, что было достаточное количество аппаратов искусственной вентиляции легких. Более того, на тот момент у нас уже была новая система экспресс-диагностики. Фактически мы, взяв кровь у пациента, сразу видели всю картину.

После трагедии в больницу приезжал управляющий делами президента, премьер-министр, представители городской администрации и президент.



— Он серьезно переживал, очень серьезно, но вел себя мужественно. Оценил, что и как мы делаем, критики не последовало.

После трагедии все сделали нужные выводы, и в Беларуси при БелМАПО создали кафедру медицины катастроф.


30 мая 1999 года — март 2002. Расследование. Следователь Генпрокуратуры: «Была недоработка милиции»

— Конечно, психологически было тяжело. 53 погибших, 350 потерпевших, — говорит Валерий Кудин, когда мы встречаемся на его даче под Минском. — А вот с юридической точки зрения, как квалифицировать события и кому предъявлять обвинение, проблем не было.

В день трагедии Валерий Аркадьевич, начальник следственного отдела по особо важным делам Генеральной прокуратуры, был в командировке в Речице. Расследование уголовного дела первоначально было поручено его заместителю Валерию Комаровскому. Через год он скончался от тяжелой болезни, и руководителем следственной группы стал Кудин, он же завершал расследование.



В халатности следствие обвинило двух сотрудников ГУВД Мингорисполкома: первого заместителя начальника милиции общественной безопасности Виктора Русака и начальника отдела по массовым мероприятиям Михаила Кондратина. Оба вину не признавали.

— Расследование длилось два года из-за большого объема работы, необходимо было назначить порядка 360 медицинских экспертиз по установлению степени тяжести телесных повреждений, допросить всех свидетелей. Потерпевшие с пониманием относились к тому, что мы делали, — вспоминает Валерий Кудин. — Когда коснулся вопрос, как всех участников ознакомить с материалами уголовного дела, приняли решение: позвать всех в актовый зал прокуратуры. В моей практике такое было впервые.

— Валерий Аркадьевич, сотрудники милиции считали, что ни в чем не виноваты. Это была стихия, которую никто не мог предсказать. К тому же были еще организаторы концерта, пивзавод, который поставил столько пива, что каждому хватило по полтора литра.

— А при чем здесь пивзавод? Спиртное ведь продавалось в магазинах, которые были недалеко от сцены. Думаю, спиртное здесь ни при чем, тем более что, по заключению экспертов, почти все погибшие были трезвыми. А тех, кто толкал людей в переход, никто не освидетельствовал. Если честно, предъявлять обвинение по халатности всегда тяжело. Почему? Чаще всего люди что-то делали, но что-то недоделали или сделали не так. В этой истории речь шла о том, что мы должны были предъявить обвинение коллегам, с которыми совместно обеспечивали правопорядок. Это было психологически нелегко.

— А как же разговоры о том, что все происходило стремительно?

— Это была не та стихия, которую невозможно было предусмотреть. Если бы речь шла о землетрясении, когда все рушится, тогда да. Что в той погоде было экстремального? Для мая всегда характерны ливни и грозы, тем более что на тот день передавали штормовое предупреждение. Работников милиции было достаточно, чтобы обеспечить безопасность. (В материалах уголовного дела указано: в тот день на празднике было 195 сотрудников правоохранительных органов. — Прим. ред.). Но милиция не предусмотрела, что делать в случае ЧП, куда бросятся люди. Например, после взрыва все бегут в разные стороны, а во время ливня — ищут укрытие. Ведь можно было предположить, что люди побегут в пешеходный переход. Достаточно было перед «Немигой» поставить ряд техники, которая бы рассекала толпу. И тогда ничего бы не произошло. А тут теплая погода, девушки на каблуках, обувь скользит, люди начинают падать друг на друга… Мы потом доставали один застрявший каблук в ливневке. Позже некоторые милиционеры и сами говорили, что можно было избежать этой трагедии, если бы поставили технические средства.

Сперва в отношении сотрудников милиции было возбуждено уголовное дело по ст. 168 УК 1960 года (Халатность), но затем его переквалифицировали на ст. 428 УК 1999 года (Служебная халатность). В марте 2002 года суд Центрального района г. Минска прекратил по нему производство в связи с истечением срока давности привлечения к уголовной ответственности. За трагедию на Немиге никто не был осужден.

— У меня нет сомнений, что это была недоработка милиции, это преступление по неосторожности. Хотя правоохранительные органы были обучены: они отрабатывали различные варианты развития событий на таких массовых мероприятиях, как концерты, демонстрации, салюты. Но в тот день по халатности не были предусмотрены все сценарии поведения людей и не обеспечена их безопасность.

— Это правда, что в тот день метро закрыли на некоторое время?

— Нет, мы проверяли эту информацию.


Август 1999 года. Суд. Мама погибшей 16-летней Алевтины: «Кто ответит за случившееся?»

Наталья Михайловна Новаковская — та самая женщина, которая смогла после трагедии объединить родителей погибших детей. Женщина признается: им было сложно достучаться до чиновников, приходилось все время о себе напоминать, требовать ответ на самый главный вопрос: «Кто ответит за случившиеся?». Она и еще трое человек обратились в суд Московского района Минска, но первое заседание, в августе 1999 года, быстро закончилось, объявили перерыв. Несколько месяцев Наталья Новаковская добивалась возможности создать общественное объединение «Центр социальной защиты Немига 99» — и добилась.



С Натальей Новаковской мы встречаемся в парке в Чижовке. В этом микрорайоне выросла Алевтина, здесь же на глазах Натальи Михайловны женились и выходили замуж одноклассники Али, рожали детей. Наблюдать за этим было непросто, но семья приняла решение: после трагедии не уезжать из родного микрорайона, не менять ничего в комнате Али и, конечно же, сохранить личные вещи девочки.

После гибели 16-летней Алевтины Новаковской жизнь ее семьи разделилась на «до» и «после». Жизнерадостная школьница любила родных, друзей, каждый год уезжала на отдых в лагерь «Солнечный» или «Веселый» и, как все подростки, мечтала о большом будущем. Жизнь Али оборвалась в том самом страшном переходе 30 мая 1999 года. И ее семья стала жить воспоминаниями, слезами, поездками на кладбище и встречами с родителями других погибших детей. Наталья Михайловна, мама Алевтины, признается: даже спустя 20 лет после того, как похоронила дочь, ей не легче и время никогда не вылечит материнскую боль, оно даже не в состоянии ее заглушить. Слишком больно, слишком обидно, что Али не стало так рано.

— Аля пошла на тот праздник, потому что договорилась с одноклассницами, — рассказывает Наталья Михайловна, держа в руках дневник дочки за 10 класс. На последней странице, там, где указаны четвертные оценки, практически одни пятерки, только один раз встречается оценка «4» (в 1999 году была пятибалльная система оценки знаний. — Прим. ред.). — Девочки нарядились и поехали в 19.00 на концерт «Манго-Манго», послушали одну песню, им не понравилось, поэтому пошли к метро. Тут начался дождь, все стали бежать… Позже мы везде искали дочку, ездили по больницам, а нашли в БСМП, не живой, самой крайней у стены, — вспоминает Наталья Новаковская. — Вся ее грудка, шейка была в синих точках: Аля умерла от удушья.



Женщина говорит, что родителей поддержал правозащитник Олег Волчек.

— Он понимал нашу трагедию и подсказал: нужно обращаться в суд. На том празднике милиция отвечала за безопасность, так почему она не должна нести ответственность за гибель 53 человек? Как вы уже знаете, никто не был наказан из-за сроков давности преступления, — вздыхает Наталья Михайловна.

— С вами когда-нибудь связывались сотрудники милиции? Возможно, предлагали встретиться? — спрашивает TUT.BY.

— Когда в 2008 году возле стелы произошел взрыв, родителей стали вызывать на допрос. Милиция посчитала, что мы так мстим. Когда позвонили мне, сразу отказалась куда-либо идти: «Мы не ходим ни на какие мероприятия, вы не умеете их организовывать!». Позже, правда, перезвонили и извинились. Знаете, как тяжело родителям, когда их не поддерживают!

— Мы хотели сделать знак, памятник, капличку, нам все время отказывали. Но мы же не просили ничего сверхъестественного! Например, не так давно обратились с просьбой приподнять знак памяти на Чижовском кладбище с именами 11 погибших. Чиновники сказали найти документы, которые бы подтверждали, что знак был установлен на бюджетные средства. Нашли. Нас направили в спецкомбинат, который предложил признать могилы бесхозными, чтобы он мог взять их на свой баланс. И это при живых родителях!

Родителей Али и других погибших детей ранит, когда они слышат: «Все понятно, напились на празднике и случилось то, что случилось». Родители устали что-то доказывать, объяснять, оправдываться, да и слышат их немногие. Они в последнее время предпочитают молчать.

— Когда на «Немиге» установили памятный знак, с ним вышла целая история. Город никак не мог определить, кому он принадлежит: метро или городу, кто его должен убирать. Долго выясняли этот вопрос, в итоге знак закрепили за Горремавтодором, — добавляет Наталья Михайловна.

— Как вам город помогал и помогает после гибели Али?

— Нам помогали и поддерживали обычные люди, а горисполком выделил деньги на погребение. Меньше, чем на год, освободили от платы за проезд, а потом забыли про нас. Через десять лет мы напомнили о себе, и нам стали выдавать каждый год одну базовую на погребальные цветы, а к 20-й годовщине — две базовые. И только тем, кто обратится с заявлением. Поймите, нам многое не нужно, но теперь нас, родителей погибших, как будто нет. Никто не позвонит, не поинтересуется, как мы. Вот в Чижовке мы одна такая семья, столько разных организаций, управлений, неужели так тяжело набрать наш номер? Сама забота говорит о том, что люди помнят о трагедии, что есть память.


30 мая 1999 года — март 2002. Расследование. Эксперт-психолог: «В трагедии никто не виноват»

— Для проведения экспертизы нам предоставили материалы уголовного дела, где были собраны показания свидетелей, а также видеозаписи с концерта и из морга. Две недели мы с коллегами ходили в Генеральную прокуратуру, чтобы прийти к какому-то выводу и сделать заключение, — рассказывает Екатерина Агеенкова, на тот момент доцент кафедры психологии БГУ, кандидат психологических наук. — По записям с концерта было видно: публика не была возбуждена и не воодушевлена музыкой, несколько человек пили пиво на лужайке. Я бы сказала, это был так себе концерт, музыканты не заряжали.



Пока шло расследование уголовного дела, была назначена судебно-психологическая экспертиза. Эксперты должны были ответить на несколько вопросов. Как началась трагедия на Немиге? Какие факторы могли вызывать давку в пешеходном переходе? Мог ли дождь и гроза спровоцировать гибель людей? И что вообще такое толпа с точки зрения психологии? Среди специалистов была Екатерина Кузьминична, позже она же выступала в суде, когда судили милиционеров, в качестве свидетеля.

— В экспертизе я прочла следующее: «Ярко выраженного поведения, типичного для опьяневших людей, на видеозаписи не наблюдалось». А как же разговоры о пьяной и неуправляемой толпе?

— Нельзя сказать, что там все были пьяные. Некоторые молодые люди чуть покачивались в такт музыке, но единения толпы не было. Например, когда один человек в ужасе бежит, а остальные бросаются за ним. Это все не про события 30 мая 1999 года. По словам очевидцев, когда пошел дождь, люди стали спокойно расходиться. Когда дождь пошел сильнее, они побежали, но паники при этом не было. Для «фактора толпы» характерна эмоциональная заряженность. Все шли к метро индивидуально, люди не сгрудились в толпу ни на концерте, ни во время давки. Единственный момент, когда они сплотились, когда вместе кричали: «На-зад!».

— C точки зрения психологии те люди, которые были в переходе, это толпа?

— У понятия «толпа» есть два значения. Первое — это много людей в одном месте. Второе — люди, заряженные одной и той же идеей, у всех одинаковое эмоциональное состояние. Я помню, как милиционеры рассказывали во время суда, что они обучены работать именно с такой толпой, которая куда-то идет, ей что-то надо. Они умели рассекать только агрессивную толпу. На Немиге такого не было. Это было скопление людей. По сути, в трагедии никто не виноват. Милиционеры действовали по правилам, которым их обучили.

— Екатерина Кузьминична, но ведь в вашем заключении говорится обратное: при проведении массовых мероприятий организаторы должны учитывать «трансформацию и распад толпы» и пути отступления, если вдруг изменилась бы погода или возникли бы другие экстремальные условия.

— Должны, но тогда они не могли предвидеть такой сценарий событий. Также в то время такие требования не предъявлялись ни к организаторам массовых мероприятий, ни к «контролирующим структурам». Я не уверена, что такие требования предъявляются в настоящее время.

— А что вы ответите тем, кто говорит: ливень в мае это не стихия, это обычная погода. Как этого можно было не предусмотреть?

— Милиция работала по тем алгоритмам, которым их обучили, других алгоритмов не было. Некоторые из них не позволили людям перебежать дорогу в неположенном месте и направили их в тот самый подземный переход. Можно ли их судить за это?

— Спустя 20 лет вы можете сказать, что нужно было сделать в тот майский вечер, чтобы избежать трагедии?

— Взять мегафон и сказать: «Ребята, начинается дождь. Постарайтесь идти медленно, на расстоянии двух метров друг от друга, не создавайте толпу. Будьте спокойны. Мы сейчас откроем переходы, остановим машины, и вы спокойно сможете перейти на другую сторону улицы». Этого было бы достаточно.

— В заключении судебно-психологической экспертизы есть следующая цитата: «Люди отдельно друг от друга ведут себя нравственным и разумным образом, но они же становятся безнравственными, неразумными, когда собираются вместе». Это про Немигу?

— То, что вы зачитали, это определение толпы. На Немиге было снижение уровня самоконтроля. Это была не толпа, это была давка. Ни один из пострадавших не указал, кто из милиционеров и что не так делал. Да, сотрудники правоохранительных органов не предугадали такой ход событий, но в этом вины нет. Обвинения в отношении милиционеров, как я помню, были выдвинуты со стороны родственников жертв этой трагедии.


8 июля 1999 года. 40 дней после трагедии. «Времени на работу было немного»

К 40 дням после трагедии возле станции метро «Немига» установили мемориал «Розы», позже рядом появилась маленькая часовня, внутри которой на плите выгравированы фамилии погибших.



— Примерно через неделю после трагедии меня (я тогда возглавлял Союз художников) и Александра Чадовича, который был главным архитектором Минска, вызвали к мэру, — вспоминает скульптор Геннадий Буралкин. — Владимир Васильевич (Владимир Ермошин с 1995 по 2000 год возглавлял Мингорисполком. — Прим. TUT.BY) сказал, что нужно поставить мемориальный знак, куда к 40 дням после трагедии будут возлагать цветы. В тот же день мы с Александром поехали на «Немигу», ходили, думали. Потом день перезванивались, делились идеями. Хотелось что-то тактичное, без надрыва и показухи. В то же время чтобы ассоциировалось с той бедой. Вечером встретились — и я предложил сделать ступеньки, на которых лежат сломанные цветы.

Сломанные цветы, как сломанные жизни. Всего 53 — ровно по количеству погибших. Розы обозначают девушек, тюльпаны — парней.



Собеседник не скрывает: когда случилась трагедия, другие скульпторы и архитекторы тоже предлагали свои проекты. В городе говорили поставить рядом с переходом церковь, но все же остановились на «Розах». От гонорара авторы сразу отказались. На таком, поясняет, зарабатывать нельзя.

— Времени на работу было немного, — возвращается к тем событиям Геннадий Буралкин. — Помню, возложение начиналось в 10 утра, приезжал президент, а в 6 утра мы еще монтировали цветы, но к сроку успели.

Правда, сварку делали поспешно, от этого она оказалась не очень качественной. Кто-то использовал данный нюанс, и месяца через два Геннадию Буралкину сообщили: «С мемориала украли два бутона». Хорошо, что у скульптора остались формы — новые цветы быстро отлили и композицию надежно сварили.

— Позже скульптор Михаил Иньков, у которого эта трагедия забрала дочь, предупредил, что делает часовенку, где выгравированы имена погибших. Ее собирались установить рядом. Я был не против. По-моему, обе наши работы хорошо дополняют друг друга.


30 мая 2019 года. 20 лет спустя. Память

После трагедии родители погибших детей стали дружить, помогали друг другу пережить горе. Вместе ходили на кладбище, встречались на праздники.

Сегодня, 30 мая 2019 года, они, как и наши героини — Елена Бельская и Наталья Новаковская, — вместе придут на станцию метро «Немига», чтобы поплакать, помолиться и вспомнить всех ребят, которые так страшно погибли в майский вечер 1999 года.