“Вы понимаете, они женщины! Их нельзя просто взять и сфотографировать!“
Я пришёл на выборы, и мне были рады. Получал свой бюллетень под искренние улыбки членов избирательной комиссии, голосовал — чувствовал эти улыбки. Всё оборвалось, когда подошел к столику председателя комиссии и протянул ей удостоверение журналиста.
В общем-то, это было похоже на допрос следователя:
— Зачем вы какое-то время стояли в коридоре? (Ну, я ждал, чтобы ближе к восьми.) Почему вы общались с доверенным лицом кандидата? (Оказывается, это парень, что прошел мимо меня.)
К нам тут же подошёл милиционер, рука на кобуре, меня это даже улыбнуло.
А за пять минут до окончания голосования я сделал пару дежурных фото прозрачных урн на телефон и был тут же пойман на месте преступления.
Меня попросили показать (!) отснятые фото. Я ответил, что могу снимать тут что угодно, потому что не наблюдатель, а журналист. Сослался на закон о СМИ. Председатель комиссии берёт "звонок другу" — в окружную комиссию. Меня это даже улыбнуло. Время подсчета голосов настало. А никто не считал. Из-за меня!
Председатель-следователь вышла и торжественно заявила, что три члена избирательной комиссии (всё это время кабинете была она одна) не хотят, чтобы их фотографировали, и на этом основании требует, чтобы я сейчас же покинул избирательный участок. Меня это даже улыбнуло — члены комиссии (все женщины) тихо стояли у стены, они ничего не требовали.
Зачем-то попросил сказать, кто именно из них этого требует. Председатель подозвала настоящего подполковника милиции.
— А что если председатель комиссии сейчас нарушает закон? — спрашиваю у подполковника.
— Она тут главный, а я просто исполнитель и не имею никакого отношения к происходящему, — тихо-тихо говорит офицер.
Жалобу председатель-следователь предложила написать в окружную комиссию, ту, с которой она советовалась по телефону. Меня это даже улыбнуло. Полковник провёл до выхода и закрыл за мной дверь участка и дверь школы.
— Я пришел, чтобы понаблюдать за процессом подсчета голосов на избирательном участке № 178… — фразу я не закончил, потому что глава окружной комиссии перебивает:
— А это не к нам.
Тут я подумал о себе, что боже, какой я лох, даже номера своего избирательного участка не запомнил! Спасла меня секретарь, которая подтвердила шефу, что участок "как бы наш"!
Дальше глава окружной избирательной комиссии говорил мне о… женщинах. Я ему — о подсчете голосов как о процессе.
— Это же женщины, они могут стесняться, выглядеть неидеально, ну, как они думают. Вы понимаете, женщины! Их нельзя просто взять и сфотографировать!
— Понимаю, и мы можем проконсультироваться тоже у женщины — Лидии Михайловны Ермошиной, вот телефон.
— Зачем же её отвлекать на такие мелочи?
— Почему мелочи? Она узнает, что глава избирательной комиссии и глава окружной комиссии не знают закона о выборах, но много знают о женщинах.
— Но вы же всё равно не увидите эти галочки за три метра!
— Я и хочу показать, можно ли наблюдателю что-то увидеть, процесс наблюдения.
Ещё полчаса мы дозванивались наверх, в городскую избирательную комиссию, там не знали, брали паузу, думали и… разрешили фотографировать не женщин, но процесс подсчета голосов.
И глава окружной избирательной комиссии позвонил на участок и на полном серьезе попросил женщин "привести себя в порядок для фотографирования процесса".
— И что, они сейчас бросят считать бюллетени и сделают мэйкап?
— Это же женщины!
Глава участковой избирательной комиссии встретила меня… улыбкой: "Ну почему вы сразу не сказали нам, что вам интересен только процесс подсчета голосов?". Меня это даже улыбнуло.
Она настойчиво попросила потом показать ей фото и видео. Я согласился, если она отойдёт на три метра от планшета, вот как наблюдатели — от столов с бюллетенями. Её это даже улыбнуло. Мы понимали друг друга с полуслова.
Впрочем, члены избирательной комиссии всё это время понимали друг друга вообще без слов. Вообще! Это был подсчёт немых, общение — только жестами, взглядами, пометками в бумажках — уникальная согласованность действий. И полное безмолвие. Только шелест бумаг. Они не произнесли ни одной цифры, даже шепотом — нет.
За действиями немых членов избирательной комиссии наблюдали немые же наблюдатели. Мысленно я менял их местами — это ничего не изменяло. Наблюдатели тихо сидели, время от времени тихо вставали и обреченно передавали председателю комиссии свои жалобы, тихо садились за парты и продолжали молча наблюдать, писать свои безмолвные безнадежные жалобы. Председателя комиссии эти тихие жалобы даже улыбали.
Конечно, мне захотелось наблюдателей тоже улыбнуть. Председатель участковой избирательной комиссии 16 чисел складывала 45 минут, и я предложил в следующие выборы назначать главой комиссии хотя бы учителя математики. Не прокатило. Никого не улыбнуло.
В общем-то, это было похоже на допрос следователя:
— Зачем вы какое-то время стояли в коридоре? (Ну, я ждал, чтобы ближе к восьми.) Почему вы общались с доверенным лицом кандидата? (Оказывается, это парень, что прошел мимо меня.)
К нам тут же подошёл милиционер, рука на кобуре, меня это даже улыбнуло.
А за пять минут до окончания голосования я сделал пару дежурных фото прозрачных урн на телефон и был тут же пойман на месте преступления.
Меня попросили показать (!) отснятые фото. Я ответил, что могу снимать тут что угодно, потому что не наблюдатель, а журналист. Сослался на закон о СМИ. Председатель комиссии берёт "звонок другу" — в окружную комиссию. Меня это даже улыбнуло. Время подсчета голосов настало. А никто не считал. Из-за меня!
Председатель-следователь вышла и торжественно заявила, что три члена избирательной комиссии (всё это время кабинете была она одна) не хотят, чтобы их фотографировали, и на этом основании требует, чтобы я сейчас же покинул избирательный участок. Меня это даже улыбнуло — члены комиссии (все женщины) тихо стояли у стены, они ничего не требовали.
Зачем-то попросил сказать, кто именно из них этого требует. Председатель подозвала настоящего подполковника милиции.
— А что если председатель комиссии сейчас нарушает закон? — спрашиваю у подполковника.
— Она тут главный, а я просто исполнитель и не имею никакого отношения к происходящему, — тихо-тихо говорит офицер.
Жалобу председатель-следователь предложила написать в окружную комиссию, ту, с которой она советовалась по телефону. Меня это даже улыбнуло. Полковник провёл до выхода и закрыл за мной дверь участка и дверь школы.
— Я пришел, чтобы понаблюдать за процессом подсчета голосов на избирательном участке № 178… — фразу я не закончил, потому что глава окружной комиссии перебивает:
— А это не к нам.
Тут я подумал о себе, что боже, какой я лох, даже номера своего избирательного участка не запомнил! Спасла меня секретарь, которая подтвердила шефу, что участок "как бы наш"!
Дальше глава окружной избирательной комиссии говорил мне о… женщинах. Я ему — о подсчете голосов как о процессе.
— Это же женщины, они могут стесняться, выглядеть неидеально, ну, как они думают. Вы понимаете, женщины! Их нельзя просто взять и сфотографировать!
— Понимаю, и мы можем проконсультироваться тоже у женщины — Лидии Михайловны Ермошиной, вот телефон.
— Зачем же её отвлекать на такие мелочи?
— Почему мелочи? Она узнает, что глава избирательной комиссии и глава окружной комиссии не знают закона о выборах, но много знают о женщинах.
— Но вы же всё равно не увидите эти галочки за три метра!
— Я и хочу показать, можно ли наблюдателю что-то увидеть, процесс наблюдения.
Ещё полчаса мы дозванивались наверх, в городскую избирательную комиссию, там не знали, брали паузу, думали и… разрешили фотографировать не женщин, но процесс подсчета голосов.
И глава окружной избирательной комиссии позвонил на участок и на полном серьезе попросил женщин "привести себя в порядок для фотографирования процесса".
— И что, они сейчас бросят считать бюллетени и сделают мэйкап?
— Это же женщины!
Глава участковой избирательной комиссии встретила меня… улыбкой: "Ну почему вы сразу не сказали нам, что вам интересен только процесс подсчета голосов?". Меня это даже улыбнуло.
Она настойчиво попросила потом показать ей фото и видео. Я согласился, если она отойдёт на три метра от планшета, вот как наблюдатели — от столов с бюллетенями. Её это даже улыбнуло. Мы понимали друг друга с полуслова.
Впрочем, члены избирательной комиссии всё это время понимали друг друга вообще без слов. Вообще! Это был подсчёт немых, общение — только жестами, взглядами, пометками в бумажках — уникальная согласованность действий. И полное безмолвие. Только шелест бумаг. Они не произнесли ни одной цифры, даже шепотом — нет.
За действиями немых членов избирательной комиссии наблюдали немые же наблюдатели. Мысленно я менял их местами — это ничего не изменяло. Наблюдатели тихо сидели, время от времени тихо вставали и обреченно передавали председателю комиссии свои жалобы, тихо садились за парты и продолжали молча наблюдать, писать свои безмолвные безнадежные жалобы. Председателя комиссии эти тихие жалобы даже улыбали.
Конечно, мне захотелось наблюдателей тоже улыбнуть. Председатель участковой избирательной комиссии 16 чисел складывала 45 минут, и я предложил в следующие выборы назначать главой комиссии хотя бы учителя математики. Не прокатило. Никого не улыбнуло.