«Бурятам кажется, что участие в войне дает им возможность «возвыситься» до русских»
Бурятия занимает первое место по погибшим солдатам российской армии в Украине. Об этом говорят данные из открытых источников. На этом фоне выходцы из этой республики РФ учредили международный антивоенный фонд «Свободная Бурятия» (Free Buryatia Foundation), который ставит перед собой сразу несколько целей. В их числе — прекращение войны, борьба с кремлевской пропагандой и избавление бурятов от клейма «главных защитников русского мира». Президент Фонда, журналистка Александра Гарможапова рассказывает, почему буряты так охотно едут воевать в Украину, а также о шовинизме и ксенофобии в России.
— Ваш проект — это первая антивоенная инициатива в России, созданная этнической группой. Почему вообще возникла такая необходимость?
— Она возникла, так как за бурятами в Украине закрепилась негативная репутация. Когда Путин развязал войну на Донбассе, туда под видом так называемых ополченцев и шахтеров отправляли воевать военных из Бурятии. Об этой ситуации в 2014 году писал журналист Илья Барабанов, он тогда работал в «Коммерсанте». Местные жители показали ему на бурятов и сказали: «А это у нас донбасские индейцы».
Потом появилось интервью, которое «Новая газета» брала у 20-летнего танкиста Доржи Батомункуева. Этот парень получил страшные ожоги в бою под Дебальцево, и он рассказывал в том числе о том, как бурятов-контрактников российские власти туда втихаря отправляли воевать.
Потом о бурятах стали активно писать украинские медиа. Они использовали формулировку «боевые буряты Путина». Эта фраза очень сильно тиражировалась, появились мемы на эту тему.
Уже с началом нынешнего вторжения некоторые украинцы стали говорить, что они будут «воевать с Россией до последнего бурята». Это очень неприятно.
У нас маленький народ, и нет ничего хорошего в том, что вокруг него сложился такой образ.
— Судя по данным о погибших, сейчас буряты также активно участвуют в войне в Украине?
— Да, и это объяснимо. Бурятия — регион очень бедный, и в принципе у мужчин есть два основных способа заработка. Либо вахтовым методом ехать работать на север, либо идти на контрактную службу.
Когда мы смотрим на данные погибших в Украине бурятов, то видим, что у всех в графе «место рождения» написаны те или иные деревни. То есть это ребята из глубинки, которые пытались, как им казалось, заработать.
{banner_news_show}
Многие подписывали контракты, потому что это единственный шанс получить жилье. Они могли взять так называемую армейскую ипотеку, чтобы купить недвижимость в Улан-Удэ, которая для них очень дорогая.
— А есть достоверные сведения о количестве бурят, участвующих во вторжении?
— Точных цифр мы не знаем, но так или иначе война охватила практически все семьи. Выяснилось, например, что там воюет троюродный брат моей подруги, он ранен сейчас. У других знакомых тоже есть на этой войне родственники. В Бурятии живет менее миллиона человек, поэтому война никого не обойдет стороной.
— Количество погибших бурятов вам известно?
— По данным из открытых источников, погибло 100 человек, связанных с Бурятией. Это очень большое количество. Многие сейчас пишут о том, что по смерти лидирует Дагестан, но надо понимать, что есть буряты, которые живут в других регионах. Прежде всего, это Забайкальский край и Иркутская область, мы смотрим этнических бурятов еще и оттуда.
При этом в Иркутской области многие буряты — крещеные, и у них русские имена. Возможно, мы кого-то даже пропускаем.
Наш аналитик Мария Вьюшкова считает, что в процентном соотношении на душу бурятского населения мы впереди всех в этой печальной статистике.
— Как вы относитесь к гипотезе о том, что российские власти намеренно отправляют на войну в Украину военных из национальных регионов?
— Я читала об этом. Скорее всего, российские власти исходят из того, что у нацменов вряд ли могут быть родственники в Украине. Хотя у выходцев из русских регионов связи с украинцами как раз очень плотные. Троюродный брат, двоюродный брат, тетя, дядя… все пересекается.
Но мне все-таки кажется, что ключевая причина — это уровень жизни. Гибнут люди из самых бедных регионов. Из Москвы, Петербурга — практически никого. Значит, уровень жизни в этих регионах таков, что людям приходится соглашаться на такую «работу».
— То есть ключевой критерий — это не национальный признак, а именно жизнь в бедной провинции?
— Да, абсолютно. Но есть еще один момент, который мы обсуждали с моими коллегами.
Казалось бы, как вообще буряты готовы воевать за идеи «русского» мира, если сами, живя в России, постоянно сталкиваются с проявлениями ксенофобии и расизма?
Я не знаю бурятов, которые, оказавшись в Питере или Москве, не слышали фраз типа «валите в свой Китай» или «понаехали косоглазые».
Возможно, срабатывает психологический фактор. Бурятам кажется, что участие в войне дает им возможность «возвыситься» до русских. Они готовы забыть эту дискриминацию, чтобы в борьбе против «плохих украинцев» русские признали их равными. По-другому я это объяснить не могу.
— Насколько я понимаю, российские власти использовали бурятов и в информационной войне против Украины?
— Да, движение «Сеть» (это было отделение прокремлевского движения «Наши») записало в 2015 году видео «обращение боевых бурятов Путина к испуганному народу Украины». Там иркутские буряты говорили украинцам, что их экономика «летит в промежность Кончиты Вурст» и так далее.
Этот ролик, к сожалению, набрал почти миллион просмотров. Я могу сказать, что многие из людей, которые там снимались, были совершенно аполитичными. С одной девушкой я не так давно связывалась, она живет в Германии. Она честно призналась, что ей стыдно за это видео, и теперь она понимает, что это был абсолютный позор.
Она говорила, что сняться в ролике ее попросил друг. Ей тогда было 16 лет, и по ее словам, она не разбиралась в политике. Только когда видео выпустили, она поняла, что это была очень большая ошибка. Теперь она думает, не принять ли ей участие в нашем проекте. Особенно в последнее время, когда она видит вокруг себя огромное количество украинских беженцев.
— Вы решили, чем будете заниматься?
— …Мы готовим доклад о потерях среди этнических меньшинств в Украине. Соответственно, нам нужно вести точную статистику. Мы сверяем наши данные с материалами правозащитников и журналистов-расследователей. Мы, например, хотим понять, что произошло в Буче, потому что по прокремлевским телеграм-каналам была запущена информация, что славяне не могли обходиться со славянами так жестоко.
И тут Арестович нам немножко помог, когда сказал, что там зверствовали вполне себе крепкие славянские парни.
Мы не говорим: давайте все сваливать на славян. Но мы хотим отбиться от нарратива, который продвигается Кремлем.
И мы хотим сделать полноценный доклад по потерям, который мы сможем распространять через медиа и подавать в международные инстанции.
Мы считаем, что, кроме уничтожения украинцев, Россия ведет и уничтожение своего населения. Мы хотим показать этих погибших. Когда мы слышим, что один бурят погиб или двое погибли — эта информация не складывается в одну большую картину. Но если сотня человек — это совсем другое. Это как если бы в центре Улан-Удэ произошел теракт и погибло 100 человек. Наверное, это будет иметь ошеломляющюю реакцию. И я считаю, что мы должны вызвать эту реакцию…
…Мы защищаем права и других национальных меньшинств.
Еще мы считаем, что Россия, заявив своей целью денацификацию Украины, абсолютно противоречит себе, потому что в самой России очень высокий уровень шовинизма, расизма и нацизма… Более того, нигде в мире мы не сталкиваемся с таким уровнем шовинизма, как в России.
— Вы сами лично сталкивались с ксенофобией и шовинизмом в России?
— Конечно, много раз. Я выросла в Петербурге, а Петербург долгие годы называли «коричневой столицей России». С одной стороны, мне очень повезло с моими школой, университетом и коллегами по работе. Но проявлений шовинизма в быту было очень много.
Я начала управлять машиной в 23 года, потому что мне не хотелось спускаться в метро, где на меня всегда смотрели враждебно. Однажды я шла к эскалатору, и прямо перед входом на него образовалась пробка.
Какой-то мужчина начал меня вытеснять из очереди плечом, но я продолжала идти. Тогда он резко меня отодвинул и сказал: «Ты должна русских всегда пропускать вперед, понимаешь?» Я обомлела, но так как уже научилась отвечать на такие выпады, то сказала ему: «Ну, раз вы представитель высшей расы, то почему до сих пор ездите на метро?» Он меня после этого от злости чуть не столкнул с эскалатором, а потом еще ждал на улице.
Еще помню случай в новогоднюю ночь 2015/2016. мои родители живут в центре Петербурга, там в основном интеллигентный контингент. Мы накупили очень много продуктов и доставали их из машины перед домом. У парадного сидела и курила женщина. В какой-то момент она резко встала и сказала: «как вы за***** (надоели), китаезы, жизни от вас нет». И дальше что-то в том же духе.
Я почувствовала состояние аффекта, начала на нее кричать в ответ. Эта женщина испугалась и забежала в дом, чтобы уехать от меня на лифте. Она не ожидала, что ей могут ответить на грамотном русском языке, да еще и обматерить в ответ. Думаю, для нее это был шок-контент. Я побежала за ней, мне казалось, я готова была ее убить. Это была моя накопленная ярость, потому что я переживала такое не раз, не два и не три. И если ты много-много раз за свою жизнь это проглатывал, то в какой-то момент срывает крышку.
Но мама удержала меня за куртку, она говорила: «Оставь ее, иначе она потом напишет заявление, и ты же потом еще окажешься крайней». Наверное, я и правда читала бы в российских медиа, что «приезжие из Бурятии избили коренную петербурженку». Именно в ту новогоднюю ночь я поняла, что больше не хочу жить в Петербурге…
— Вы большие молодцы, что говорите об этом, но вы же не можете повлиять на то, что в головах у жителей Бурятии. Тем более, находясь за границей.
— Почему не можем? Бурятия маленькая. Если мы убедим кого-то из нашей аудитории, то он будет дальше убеждать остальных. Это потихоньку будет работать, как сарафанное радио. Даже наш ролик «Буряты против войны» — это борьба с пропагандой. В нем украинские буряты говорят, что их никто не притесняет и не надо их защищать.
{banner_news_end}
После того как мы организовали фонд, к нам стало обращаться очень много бурятов. Я каждый день получаю от них сообщения и ни разу не видела плохих.
Люди пишут: «Я думал, что я один, я так устал от того, что вокруг меня эти буквы Z, спасибо за то, что вы говорите то, что я думаю». Нормальным людям кажется, что их мало, потому что они разрозненные, но на самом деле это не так.
За две недели ко мне в Instagram добавилось 250 человек из Бурятии. Это естественный рост, и я понимаю, почему он происходит.
Мы еще и психологически поддерживаем людей, которые осуждают эту войну, чтобы они не считали себя какими-то там предателями. А значит, кроме основных направлений работы, у нас есть еще две очень важные функции — объединения и поддержки.
Погибший в Украине российский военнослужащий
— Ваш проект — это первая антивоенная инициатива в России, созданная этнической группой. Почему вообще возникла такая необходимость?
— Она возникла, так как за бурятами в Украине закрепилась негативная репутация. Когда Путин развязал войну на Донбассе, туда под видом так называемых ополченцев и шахтеров отправляли воевать военных из Бурятии. Об этой ситуации в 2014 году писал журналист Илья Барабанов, он тогда работал в «Коммерсанте». Местные жители показали ему на бурятов и сказали: «А это у нас донбасские индейцы».
Потом появилось интервью, которое «Новая газета» брала у 20-летнего танкиста Доржи Батомункуева. Этот парень получил страшные ожоги в бою под Дебальцево, и он рассказывал в том числе о том, как бурятов-контрактников российские власти туда втихаря отправляли воевать.
Потом о бурятах стали активно писать украинские медиа. Они использовали формулировку «боевые буряты Путина». Эта фраза очень сильно тиражировалась, появились мемы на эту тему.
Уже с началом нынешнего вторжения некоторые украинцы стали говорить, что они будут «воевать с Россией до последнего бурята». Это очень неприятно.
У нас маленький народ, и нет ничего хорошего в том, что вокруг него сложился такой образ.
— Судя по данным о погибших, сейчас буряты также активно участвуют в войне в Украине?
— Да, и это объяснимо. Бурятия — регион очень бедный, и в принципе у мужчин есть два основных способа заработка. Либо вахтовым методом ехать работать на север, либо идти на контрактную службу.
Когда мы смотрим на данные погибших в Украине бурятов, то видим, что у всех в графе «место рождения» написаны те или иные деревни. То есть это ребята из глубинки, которые пытались, как им казалось, заработать.
{banner_news_show}
Многие подписывали контракты, потому что это единственный шанс получить жилье. Они могли взять так называемую армейскую ипотеку, чтобы купить недвижимость в Улан-Удэ, которая для них очень дорогая.
— А есть достоверные сведения о количестве бурят, участвующих во вторжении?
— Точных цифр мы не знаем, но так или иначе война охватила практически все семьи. Выяснилось, например, что там воюет троюродный брат моей подруги, он ранен сейчас. У других знакомых тоже есть на этой войне родственники. В Бурятии живет менее миллиона человек, поэтому война никого не обойдет стороной.
— Количество погибших бурятов вам известно?
— По данным из открытых источников, погибло 100 человек, связанных с Бурятией. Это очень большое количество. Многие сейчас пишут о том, что по смерти лидирует Дагестан, но надо понимать, что есть буряты, которые живут в других регионах. Прежде всего, это Забайкальский край и Иркутская область, мы смотрим этнических бурятов еще и оттуда.
При этом в Иркутской области многие буряты — крещеные, и у них русские имена. Возможно, мы кого-то даже пропускаем.
Наш аналитик Мария Вьюшкова считает, что в процентном соотношении на душу бурятского населения мы впереди всех в этой печальной статистике.
— Как вы относитесь к гипотезе о том, что российские власти намеренно отправляют на войну в Украину военных из национальных регионов?
— Я читала об этом. Скорее всего, российские власти исходят из того, что у нацменов вряд ли могут быть родственники в Украине. Хотя у выходцев из русских регионов связи с украинцами как раз очень плотные. Троюродный брат, двоюродный брат, тетя, дядя… все пересекается.
Но мне все-таки кажется, что ключевая причина — это уровень жизни. Гибнут люди из самых бедных регионов. Из Москвы, Петербурга — практически никого. Значит, уровень жизни в этих регионах таков, что людям приходится соглашаться на такую «работу».
— То есть ключевой критерий — это не национальный признак, а именно жизнь в бедной провинции?
— Да, абсолютно. Но есть еще один момент, который мы обсуждали с моими коллегами.
Казалось бы, как вообще буряты готовы воевать за идеи «русского» мира, если сами, живя в России, постоянно сталкиваются с проявлениями ксенофобии и расизма?
Я не знаю бурятов, которые, оказавшись в Питере или Москве, не слышали фраз типа «валите в свой Китай» или «понаехали косоглазые».
Возможно, срабатывает психологический фактор. Бурятам кажется, что участие в войне дает им возможность «возвыситься» до русских. Они готовы забыть эту дискриминацию, чтобы в борьбе против «плохих украинцев» русские признали их равными. По-другому я это объяснить не могу.
— Насколько я понимаю, российские власти использовали бурятов и в информационной войне против Украины?
— Да, движение «Сеть» (это было отделение прокремлевского движения «Наши») записало в 2015 году видео «обращение боевых бурятов Путина к испуганному народу Украины». Там иркутские буряты говорили украинцам, что их экономика «летит в промежность Кончиты Вурст» и так далее.
Этот ролик, к сожалению, набрал почти миллион просмотров. Я могу сказать, что многие из людей, которые там снимались, были совершенно аполитичными. С одной девушкой я не так давно связывалась, она живет в Германии. Она честно призналась, что ей стыдно за это видео, и теперь она понимает, что это был абсолютный позор.
Она говорила, что сняться в ролике ее попросил друг. Ей тогда было 16 лет, и по ее словам, она не разбиралась в политике. Только когда видео выпустили, она поняла, что это была очень большая ошибка. Теперь она думает, не принять ли ей участие в нашем проекте. Особенно в последнее время, когда она видит вокруг себя огромное количество украинских беженцев.
— Вы решили, чем будете заниматься?
— …Мы готовим доклад о потерях среди этнических меньшинств в Украине. Соответственно, нам нужно вести точную статистику. Мы сверяем наши данные с материалами правозащитников и журналистов-расследователей. Мы, например, хотим понять, что произошло в Буче, потому что по прокремлевским телеграм-каналам была запущена информация, что славяне не могли обходиться со славянами так жестоко.
И тут Арестович нам немножко помог, когда сказал, что там зверствовали вполне себе крепкие славянские парни.
Мы не говорим: давайте все сваливать на славян. Но мы хотим отбиться от нарратива, который продвигается Кремлем.
И мы хотим сделать полноценный доклад по потерям, который мы сможем распространять через медиа и подавать в международные инстанции.
Мы считаем, что, кроме уничтожения украинцев, Россия ведет и уничтожение своего населения. Мы хотим показать этих погибших. Когда мы слышим, что один бурят погиб или двое погибли — эта информация не складывается в одну большую картину. Но если сотня человек — это совсем другое. Это как если бы в центре Улан-Удэ произошел теракт и погибло 100 человек. Наверное, это будет иметь ошеломляющюю реакцию. И я считаю, что мы должны вызвать эту реакцию…
…Мы защищаем права и других национальных меньшинств.
Еще мы считаем, что Россия, заявив своей целью денацификацию Украины, абсолютно противоречит себе, потому что в самой России очень высокий уровень шовинизма, расизма и нацизма… Более того, нигде в мире мы не сталкиваемся с таким уровнем шовинизма, как в России.
— Вы сами лично сталкивались с ксенофобией и шовинизмом в России?
— Конечно, много раз. Я выросла в Петербурге, а Петербург долгие годы называли «коричневой столицей России». С одной стороны, мне очень повезло с моими школой, университетом и коллегами по работе. Но проявлений шовинизма в быту было очень много.
Александра Гарможапова
Я начала управлять машиной в 23 года, потому что мне не хотелось спускаться в метро, где на меня всегда смотрели враждебно. Однажды я шла к эскалатору, и прямо перед входом на него образовалась пробка.
Какой-то мужчина начал меня вытеснять из очереди плечом, но я продолжала идти. Тогда он резко меня отодвинул и сказал: «Ты должна русских всегда пропускать вперед, понимаешь?» Я обомлела, но так как уже научилась отвечать на такие выпады, то сказала ему: «Ну, раз вы представитель высшей расы, то почему до сих пор ездите на метро?» Он меня после этого от злости чуть не столкнул с эскалатором, а потом еще ждал на улице.
Еще помню случай в новогоднюю ночь 2015/2016. мои родители живут в центре Петербурга, там в основном интеллигентный контингент. Мы накупили очень много продуктов и доставали их из машины перед домом. У парадного сидела и курила женщина. В какой-то момент она резко встала и сказала: «как вы за***** (надоели), китаезы, жизни от вас нет». И дальше что-то в том же духе.
Я почувствовала состояние аффекта, начала на нее кричать в ответ. Эта женщина испугалась и забежала в дом, чтобы уехать от меня на лифте. Она не ожидала, что ей могут ответить на грамотном русском языке, да еще и обматерить в ответ. Думаю, для нее это был шок-контент. Я побежала за ней, мне казалось, я готова была ее убить. Это была моя накопленная ярость, потому что я переживала такое не раз, не два и не три. И если ты много-много раз за свою жизнь это проглатывал, то в какой-то момент срывает крышку.
Но мама удержала меня за куртку, она говорила: «Оставь ее, иначе она потом напишет заявление, и ты же потом еще окажешься крайней». Наверное, я и правда читала бы в российских медиа, что «приезжие из Бурятии избили коренную петербурженку». Именно в ту новогоднюю ночь я поняла, что больше не хочу жить в Петербурге…
— Вы большие молодцы, что говорите об этом, но вы же не можете повлиять на то, что в головах у жителей Бурятии. Тем более, находясь за границей.
— Почему не можем? Бурятия маленькая. Если мы убедим кого-то из нашей аудитории, то он будет дальше убеждать остальных. Это потихоньку будет работать, как сарафанное радио. Даже наш ролик «Буряты против войны» — это борьба с пропагандой. В нем украинские буряты говорят, что их никто не притесняет и не надо их защищать.
{banner_news_end}
После того как мы организовали фонд, к нам стало обращаться очень много бурятов. Я каждый день получаю от них сообщения и ни разу не видела плохих.
Люди пишут: «Я думал, что я один, я так устал от того, что вокруг меня эти буквы Z, спасибо за то, что вы говорите то, что я думаю». Нормальным людям кажется, что их мало, потому что они разрозненные, но на самом деле это не так.
За две недели ко мне в Instagram добавилось 250 человек из Бурятии. Это естественный рост, и я понимаю, почему он происходит.
Мы еще и психологически поддерживаем людей, которые осуждают эту войну, чтобы они не считали себя какими-то там предателями. А значит, кроме основных направлений работы, у нас есть еще две очень важные функции — объединения и поддержки.