Пасха на карантине. Земные болезни церкви

Вопрос «Идти или не идти в церковь на Пасху?» неожиданно стал для многих очень острым. Некоторые семьи он даже разделил не хуже, чем когда-то вопрос «Чей Крым?». В головах начали сталкиваться очень серьезные вопросы, заведомо не имеющие однозначных ответов.

Церковная жизнь из-за пандемии коронавируса кипит не меньше светской. И в России, и в Беларуси, и в Украине. В Беларуси президент явился на Пасху в Ляденский мужской монастырь в Смолевичском районе. Мы уже писали: общаясь с прихожанами Свято-Благовещенского храма, Лукашенко посетовал, что, «как только наступил этот психоз - даже не болезнь, все рванули не в храм, а от храма», и отметил, что это «нехорошо».

Но психоз психозом, а через несколько дней в обители произошла вспышка COVID-19. Часть насельников пришлось госпитализировать, остальные болеют, не покидая монастыря.

В Борисовской епархии, к которой относится монастырь, коронавирус поначалу подтверждать не хотели, напирая на то, что «в церкви никто не заражается». Но долго отрицать очевидное не вышло: глава Синодального информационного отдела БПЦ протоиерей Сергей Лепин подтвердил «Свободе», что монастырь на карантине в связи с коронавирусом.

Примерно тогда же для прихожан закрылся женский Свято-Елисаветинский монастырь - у его насельниц также выявили заразу. Ту самую, которой они призывали не бояться своих прихожан.

В Жировичах пришлось отменить празднование 500-летия обители: сначала заболел архиепископ Новогрудский и Слонимский, ректор Минской семинарии Гурий, потом в больницу попали семинаристы и некоторые монахи. Теперь монастырь на карантине, десятки монахов и семинаристов в изоляции в больницах. Впрочем, в монастыре представителям «грешного мира» упорно отвечают: «У нас все хорошо».

Недоброжелатели православной церкви ехидничают: мол, почему заболевшие COVID-19 священники и монахи не лечатся самым верным средством - постом и молитвой, а ложатся, подобно неверующим, в больницы? На самом деле за этой иронией скрывается проблема, которая может расколоть православных куда сильнее, чем выход украинских верующих из-под власти Московского патриархата.

БОЖЬЕ СЛОВО И ТРЕСНУВШАЯ ЭКОНОМИКА

Традиционно Русская православная церковь жила в гармонии с государством: традиция поддерживать официальную власть и молиться за нее в церкви очень сильна. Но пандемия и череда смертей на всех уровнях - от епископов и священников до монахов и прихожан - вдруг показала, что разделение внутри церкви очень глубоко. Одни священноначальники выступили с призывом послушаться светские власти и не ходить в церковь, не толпиться и не заражаться вирусом. Другие - до последнего вздоха (и даже в прямом смысле - до собственной смерти от COVID-19) доказывали, что вера убережет от любой чумной напасти и в храме бояться нечего.

В результате с начала эпидемии и до сих пор так и не сформулирован внятный богословский ответ на вопрос: почему и в храме можно зара-зиться, а причастие не уберегает от вирусов? Вопрос может показаться странным для образованного человека, для врача, но значительную часть паствы (включая людей с довольно высоким уровнем образования) он серьезно волнует.

Очень показательно все происходило в Киеве - там коронавирус буквально «выкосил» оставшуюся в подчинении Москвы Киево-Печерскую лавру. Получилось весьма символично: сперва ее монахи и священники рассказывали прихожанам, что никакого вируса нет, потом - что это происки Америки и истинно православного человека спасут вера, пост и молитва, а потом заболели вообще все: священники, монахи, преподаватели и студенты Киевской духовной академии, которая находится на территории лавры.

Несколько человек умерло, остальные помчались в больницы - которые содержит «фашистское, антиправославное, продавшееся жидомасонам и Сатане» (это цитата) правительство Украины. И первым помчавшимся был настоятель лавры митрополит Павел, к которому в Киеве за любовь к деньгам и роскоши приклеилась кличка «Паша-Мерседес». И вот митрополит настоял, чтобы его положили в элитную Александровскую больницу - при первых же симптомах COVID-19.

История - будто из книги «Священный вертеп» Лео Таксиля. И она помимо прочего показала, что единого управления церковью нет: епископат демонстративно выражает несогласие с позицией патриарха и сам пытается доводить свои взгляды на мировые и общегосударственные проблемы до своей паствы на местах.

В РПЦ появились как свои «ковид-диссиденты» вроде Лонгина Саратовского, так и те, кто взял на себя ответственность и ввел ограничения, как митрополит Тихон или наместник Валаамского монастыря епископ Панкратий (Жердев). В результате «наука» явно побеждает «веру»: люди видят спокойную эпидемическую ситуацию в Печерском монастыре и на Валааме, где епископы позаботились о братии и прихожанах, ограничили доступ извне - и настоящую катастрофу в Троице-Сергиевой лавре, священноархимандрит которой - сам патриарх РПЦ.

Однако православная церковь (как, впрочем, и католическая) - это еще и огромная бизнес-структура, а верующие - ее «нефть». Следствие пандемии и действий властей по ее преодолению - серьезный экономический кризис церкви. Доходы резко упали, потому как количество прихожан радикально сократилось, а тех, кто готов, не приходя в храм, жертвовать онлайн, - единицы. К тому же падают доходы населения в целом, а значит, и благотворительные платежи.

В некоторых российских епархиях архиереи оказывают священникам поддержку, как тот же Тихон Псковский или Меркурий Ростовский, а в других налагают прещение на тех, кто осмеливается поднять вопрос о снижении отчислений в епархию, как митрополит Савва Тверской (Михеев). В любом случае хуже всего простому духовенству, которое в некоторых регионах на грани нищеты. В Беларуси, кстати, тоже: множество сельских священников, живет, мягко говоря, небогато.

То, что монастыри и приходы стали очагами распространения инфекции, а церковь не хочет признавать реалии, может надолго испортить отношение к православию значительной части общества. Пострадают больше всего опять же обычные священники, многие из которых полностью поддерживали режим самоизоляции, но стигматизировать их будут как социальную группу.

В свою очередь, государственная власть - и в Москве, и в Минске - убедилась, что РПЦ не только не имеет стратегии на случай форс-мажора, но и не в состоянии разобраться с собственной паствой без привлечения авторитета светских властей и правоохранителей. Более того, она и вовсе может ударить в спину местным властям, от которых годами получала финансовую поддержку и преференции. Как-то это сильно противоречит традиции полной поддержки церковью государства, которую церковные иерархи старательно лепили все «тучные» годы.

ВЕРА ПРОТИВ МОРОВОЙ ЯЗВЫ

За свою более чем тысячелетнюю историю православная церковь пережила множество эпидемий, так что, казалось бы, соответствующий опыт у церковных начальников должен был бы накопиться. Из истории хорошо известно, что массовые скопления людей в церквях становились источником распространения заразы по Московии еще в допетровские времена. Бывали в истории и закрытия храмов, и наказания священников за продолжение богослужений, и инструкции по совершению таинств с санитарными осторожностями.

Но если в Европе чума XIV века сильно повлияла на кризис католицизма, который впоследствии привел к Реформации, то в православии процессы происходят почти противоположные. Сейчас вот, например, в ситуации с коронавирусом в коллективном бессознательном всплыл другой архетип - мученичество. Причем такое, которое доступно не книжным героям, а каждому верующему и прямо здесь и сейчас.

«Сопротивление безбожным властям, которые требуют отречения от Христа, - один из базовых сюжетов, на которых строится и проповедь, и церковная педагогика, и социальное учение церкви, - пишет анонимно один из священников РПЦ. - В каждый исторический период симфонии обе стороны - и власть, и церковь - на самом деле подра-зумевают, что она в любой момент может закончиться более или менее кровавым противостоянием. И возникают неловкие моменты: приходится объяснять, что почитаемых святых убила плохая власть, а нынешняя, наоборот, хорошая. Но объяснение звучит, как показывает практика, не очень убедительно ни для верующих, ни для чиновников».

Это в Беларуси даже президент на Пасху пошел в церковь. Это в Украине местная церковь (та самая, которая получила автономию из рук вселенского патриарха полтора года назад) призвала верующих к самоизоляции. В России же вышел странный сюжет: власть в лице губернатора, санитарного врача, полиции закрывает храмы, и, как в советские годы, дружинники не пускают на пасхальные богослужения. А епископы, подчинившиеся предписаниям, попадают в архетипический образ отступника. Реакция возникает на уровне рефлексов - перед лицом врага надо исповедовать свою веру даже до смерти.

Но кого православный люд в этой ситуации должен считать врагом? Если государственную власть, то мученичество - не подчиняться ее решениям, сопротивляться закрытию храмов, прорываться на литургию любой ценой. Ценой может быть штраф, может - болезнь, а может - ненависть со стороны добросовестно соблюдающих карантин сограждан.

Вообще, все вопросы отношения церкви и верующих к реалиям вирусной пандемии, по большому счету, не имеют ответов - это вопросы архетипов. Настолько древних, что переломить их не может ни историческая память, ни практика госограничений во времена эпидемий. Солидарности верующих в борьбе с вирусом (оставаться дома, пожертвовать личным желанием пойти в храм) противопоставляется архетипичная апокалиптика («все вместе едину смертную чашу испиша»).

* * *
Такое вот новое противостояние «консерваторов» и «прогрессистов» внутри РПЦ, которое, выплескиваясь сейчас в публичную сферу, способно разорвать изнутри церковный организм не хуже, чем это сделало тысячу лет назад разное толкование «Символа веры».

Какой будет церковь после пандемии? Прежней - точно нет, как и весь мир вокруг нас.