Эксперимент, растянутый на 25 лет
25-летие придания Декларации о государственном суверенитете статуса конституционного закона дает хороший повод для рефлексии о том, что же получилось из существования независимой Беларуси в течение четверти века. Различные политические силы и аналитики делают порой диаметрально противоположные выводы. Одни говорят о триумфе независимого существования, гордятся, что впервые в истории белорусы смогли возвыситься до создания собственного государства. Как говорит философ Валентин Акудович, то, что белорусы впервые за тысячелетие существования приобрели своего диктатора, — это тоже достижение. Другие доказывают, что независимость вышла какая-то неправильная, не такая, о которой мечтали белорусские возрожденцы, отцы-основатели БНР.
Действительно, независимая Беларусь предстала в виде немного странном, нестандартном, не похожим на процессы нациостроения в других государствах.
В политологии существует такое понятие, как «failed state» («государство, которое не состоялось»). Так говорят о странах, в которых распадаются государственные институты, государство не поддается управлению, правительство не контролирует какую-то часть своей территории. Такая страна недостаточно легитимна в глазах международного сообщества.
С этой точки зрения в Беларуси все в порядке. В стране созданы государственные институты, которые работают довольно эффективно, вертикаль власти функционирует почти как часы. Если не брать сферу экономики, то приказы с вершины административной пирамиды выполняются безукоризненно. Госаппарат, силовые структуры вышколенные и дееспособные. В этом принципиальное отличие Беларуси от Украины, где в критический момент государственные институты просто развалились.
Но чем же Беларусь отличается от других стран? Главная специфика заключается в том, что власти на протяжении многих лет пытаются устроить социальный эксперимент: сформировать нацию, белорусскую идентичность без этнокультурных ценностей.
По опыту других стран, исторические мифы, лежащие в основе национального сознания, должны доказывать, что наше государство имеет глубокие корни. Чем глубже, тем лучше. Историческим фундаментом для белорусской государственности должно было стать Великое Княжество Литовское.
Александр же Лукашенко фактически отверг всю белорусский историю, а началом формирования нации объявил Великую Отечественную войну. Национальным символом, куда возят иностранных гостей, стала «Линия Сталина», а не Несвижский или Мирский замки.
Мировая практика нациостроения предусматривает, что в основе формирования нации должен лежать жесткий идейный разрыв с имперским (в нашем случае с российским и советским) наследием, этнокультурный национализм, то есть обращение к белорусскому языку, национальным символам, истории. Власти же формируют русскоязычную нацию с чуть модифицированными советскими флагом, гербом, гимном, другими атрибутами советского прошлого. В то же время собственно белорусская культура загоняется в гетто.
Формирование нации и национальной государственности предполагает дистанцирование, оппонирование какой-то другой нации, от которой исходит потенциальная опасность. Как правило, в этой роли выступает империя, агломерат. Например, процесс распада СССР, превращения союзных республик в самостоятельные государства проходил в форме дистанцирования от России, часто под антироссийскими лозунгами.
Александр же Лукашенко создает белорусскую нацию под аккомпанемент риторики о строительстве Союзного государства. Поэтому и возникает вопрос, насколько эта конструкция, построенная на столь шатком, неглубоком фундаменте, способна выдержать серьезный кризис. А он надвигается прямо на глазах.
Вместо перехода от индустриальной к постиндустриальной эпохе в стране начинается процесс умирания промышленности, деиндустриализации, впадения в архаику, в ловушку бедности. Белорусская социальная модель переходит в режим мутации, медленного гниения, которое постепенно отравляет весь общественный организм, все социальные сферы. Скорее всего, этот процесс растянется на много лет, во время которых Беларусь будет существовать в виде депрессивного региона, из которого бежит молодежь.
И еще одна большая проблема. Белорусское население за 25 лет так и не превратилась в народ, который берет собственную судьбу в свои руки. На самом деле белорусы отдали решение своей судьбы одному человеку. То есть с точки зрения политической активности белорусы пока не вышли из эпохи феодализма и средневековья.
Поэтому белорусский эксперимент не завершён. Он продолжается, и мы в нем участвуем, независимо от нашего желания.
Действительно, независимая Беларусь предстала в виде немного странном, нестандартном, не похожим на процессы нациостроения в других государствах.
В политологии существует такое понятие, как «failed state» («государство, которое не состоялось»). Так говорят о странах, в которых распадаются государственные институты, государство не поддается управлению, правительство не контролирует какую-то часть своей территории. Такая страна недостаточно легитимна в глазах международного сообщества.
С этой точки зрения в Беларуси все в порядке. В стране созданы государственные институты, которые работают довольно эффективно, вертикаль власти функционирует почти как часы. Если не брать сферу экономики, то приказы с вершины административной пирамиды выполняются безукоризненно. Госаппарат, силовые структуры вышколенные и дееспособные. В этом принципиальное отличие Беларуси от Украины, где в критический момент государственные институты просто развалились.
Но чем же Беларусь отличается от других стран? Главная специфика заключается в том, что власти на протяжении многих лет пытаются устроить социальный эксперимент: сформировать нацию, белорусскую идентичность без этнокультурных ценностей.
По опыту других стран, исторические мифы, лежащие в основе национального сознания, должны доказывать, что наше государство имеет глубокие корни. Чем глубже, тем лучше. Историческим фундаментом для белорусской государственности должно было стать Великое Княжество Литовское.
Александр же Лукашенко фактически отверг всю белорусский историю, а началом формирования нации объявил Великую Отечественную войну. Национальным символом, куда возят иностранных гостей, стала «Линия Сталина», а не Несвижский или Мирский замки.
Мировая практика нациостроения предусматривает, что в основе формирования нации должен лежать жесткий идейный разрыв с имперским (в нашем случае с российским и советским) наследием, этнокультурный национализм, то есть обращение к белорусскому языку, национальным символам, истории. Власти же формируют русскоязычную нацию с чуть модифицированными советскими флагом, гербом, гимном, другими атрибутами советского прошлого. В то же время собственно белорусская культура загоняется в гетто.
Формирование нации и национальной государственности предполагает дистанцирование, оппонирование какой-то другой нации, от которой исходит потенциальная опасность. Как правило, в этой роли выступает империя, агломерат. Например, процесс распада СССР, превращения союзных республик в самостоятельные государства проходил в форме дистанцирования от России, часто под антироссийскими лозунгами.
Александр же Лукашенко создает белорусскую нацию под аккомпанемент риторики о строительстве Союзного государства. Поэтому и возникает вопрос, насколько эта конструкция, построенная на столь шатком, неглубоком фундаменте, способна выдержать серьезный кризис. А он надвигается прямо на глазах.
Вместо перехода от индустриальной к постиндустриальной эпохе в стране начинается процесс умирания промышленности, деиндустриализации, впадения в архаику, в ловушку бедности. Белорусская социальная модель переходит в режим мутации, медленного гниения, которое постепенно отравляет весь общественный организм, все социальные сферы. Скорее всего, этот процесс растянется на много лет, во время которых Беларусь будет существовать в виде депрессивного региона, из которого бежит молодежь.
И еще одна большая проблема. Белорусское население за 25 лет так и не превратилась в народ, который берет собственную судьбу в свои руки. На самом деле белорусы отдали решение своей судьбы одному человеку. То есть с точки зрения политической активности белорусы пока не вышли из эпохи феодализма и средневековья.
Поэтому белорусский эксперимент не завершён. Он продолжается, и мы в нем участвуем, независимо от нашего желания.