Эдуард Лобов: Лучше объединиться с Лукашенко против Путина
Эдуард Лобов в настоящее время проживает с родителями. Работает курьером. Зарплата — ну так себе, не очень. Имеет среднее специальное образование. Продолжает политическую деятельность. Остается сопредседателем "Молодого Фронта".
Нашел работу курьера
"Отучился на сварщика в колонии — пусть будет. О военной карьеру придется забыть: пока судимость не будет погашена, никто сейчас меня никуда не возьмет, — говорит он. — Город немного изменился. С ценами пока сложно разобраться. Когда меня посадили, были одни цены и зарплаты, теперь — другие. Поэтому иногда теряюсь. Не очень понятно, когда видишь ценник: дорого это или нет?
В течение трех суток после освобождения я должен был встать на учет в милицию. На третьи сутки я пришел, и мне сказали, чтобы на следующий день я пошел в центр занятости, встал там на учет и нашел работу. Я пошел, а там мои документы не взяли, потому что не было с собой справки об увольнении и трудовой книжки. И больше я туда не пошел — нашел сам эту работу курьера. Кем бы хотелось работать, я и не задумываюсь. У нас такая страна, что не очень выберешь, кем работать. Пойду туда, куда возьмут и где будут платить больше".
В выборах смысла не вижу
"Вот теперь планируем, как организовать День Воли (интервью было опубликовано в номере "Нашей Нивы" от 25.03.2015). Примем участие в шествии. Идти туда я не боюсь. Даже если закроют на какие-то сутки — не страшно.
Тут такое дело, что если всего бояться, то ничего не будет. Есть определенный риск, но минимальный, и если уж я пошел на это, то надо идти до конца.
В выборах я смысла особого не вижу. Голосовать не пойду. Законным путем выиграть у Лукашенко не получится, а действовать сейчас как в Украине опасно, ведь потом можно ждать здесь российские войска. Да и власти не позволят. И вероятность, что у нас найдутся силы, которые это сделают, также очень мала. Да народ может не поддержать, поскольку видит ситуацию в Украине. Наши люди в основном хотят спокойно жить, им эти социальные всплески совершенно не интересны. Поэтому предпосылок для Площади в этом году я не вижу.
Но если она все же соберется, то участвовать я, вероятно, и буду. Может закончится новым сроком? Ну, это же неизвестно, как повернется. Я сомневаюсь, что от Площади будет какой-то результат. Но на 100% я не уверен. И поэтому ради этой вероятности в несколько процентов я готов идти на риск.
Родители… Мне 26 лет. Я сам отвечаю за свои поступки, за свои действия. Я считаю: то, что со мной происходит, не должно так уж сильно сказываться на жизни моих родственников".
Самое жуткое — Володарка
Задержали нас так. Мы шли втроем: я, Дашкевич и еще один приятель. К нам подошли несколько человек, спросили, как дойти до остановки. Мы ответили, что не из этого района и не знаем. Они попросили сигарету. Наш друг собирался дать ту сигарету. Они начали драку. И буквально через несколько минут появилась милицейская машина, нас всех туда загрузили, отвезли в РУВД.
Потом на нас написали заявление, будто мы напали на тех "пострадавших". Я и смысла не видел писать на них встречное заявление, ведь милиция сама все видела. Потом тех отпустили, а нас повезли в ИВС (Изолятор временного содержания) на Окрестина. Продлили срок нашего там удержания с 3 до 10 суток. Потом нас отвезли в Московский РУВД для встречи с прокурором. Он сообщил, что под подписку нас не отпустят. И нас отвезли в жодинскую тюрьму. Там я пробыл около двух месяцев. Потом — на Володарке. После суда, примерно спустя неделю, меня отвезли в колонию.
Я столкнулся с таким впервые и не знал, чего жидать: то ли срок, то ли условно. Люди говорили мне, что статья предусматривает от химии и до 10 лет. Попросту ждал суда.
Когда объявили приговор, я подумал "Сколько мне лет?", добавил четыре и прикинул, когда выйду. Воспринял спокойно. Тем более, что прокурор просил 5 лет для нас. На этот срок я и ориентировался.
В колонию ехать было не страшно. В какой-то степени я даже хотел, чтобы в колонию отвезли поскорее. В Володарке были ужасные условия, переполненные камеры. Спали посменно, по 12 часов. 12 часов можешь лежать, потом — меняешься. А присесть там было негде: проходы узкие, места мало. Приходилось искать угол, чтобы сесть, никому не мешая.
На прогулку выводили, но там маленький двор, народу много, особенно не походишь. В итоге — и там приходилось стоять, разве что на улице.
А снега-то и не было
В колонии было 4 отряда. Жили в помещении, похожем на большую казарму, которое было разделено на секции. Все вместе, по самым разным статьям. В каждой секции примерно по 20 человек. Люди знали, что я "политический", относились нормально.
Работал, можно сказать, один отряд: на промзоне делали поддоны, еще что-то из древесины. Остальные не делали почти ничего. Предусматривалось, что два часа в день были заняты хозяйственными работами: подмести, поколоть дрова, но и это было не ежедневно. А весной 2014 года всех начали отправлять на промзону на два часа. Но это было скорее формально. Нам стало известно: поступил приказ всех трудоустроить, но наша промзона попросту не была рассчитана на такое количество людей. Поэтому иногда нас туда приводили, и мы, ничего не делая, стояли эти два часа, а работали те же, кто и раньше.
Режим — в 6 подъем, в 10 вечера отбой. Занимался когда чем: когда газеты читаешь, когда телевизор посмотришь. К тому же, в столовую водили, одна проверка, вторая… Вот так день и проходил. По сравнению с армией, в колонии были даже менее строгие условия. В армии так просто не посидишь.
Пришлось побывать в карцере. 2 раза по 10 суток. Первый раз — за то, что отказался убирать снег. Ведь снега-то и не было. Я сказал, что не пойду, потому что снега нет. А в другой раз — за то, что сообщил заключенным, что милиция на бараке.
В тюрьме следил за ситуацией в стране и в мире из "Нашей Нивы", "Народной воли", "Белгазеты".
Встречался со священником. Он приезжал специально ко мне: там же большинство — православные. Исповедовался. Но не обо всем ему рассказывал, ведь там же присутствовал сотрудник администрации колонии. Перед ним не очень-то хотелось откровенничать о себе.
По большому счету, я просто потерял эти четыре года. Но если бы люди могли отбывать годы заключения с какой-нибудь пользой для себя, то какое бы это было наказание… Существуй вероятность что-либо изменить, я бы вышел на ту же площадь, несмотря на угрозу попасть за решетку еще раз.
О переменах
Революционные ситуации часто возникают непредвиденно. Сегодня такое, наверное, невозможно, но кто знает, что будет спустя какое-то время? Каким окажется социальный всплеск в связи с теми или иными событиями? Этого же никто не предскажет. Вот и надо быть готовым правильно отреагировать на ситуацию.
И единственный способ что-либо изменить — это общаться с людьми, склонять их на свою сторону. Другого выхода я не вижу.
Если у нас сменится власть, то Россия может ввести войска. И значительная часть населения попросту поддержит ее. А если произойдут определенные политические разногласия между руководителями наших государств, то войска могут появиться и при Лукашенко. Поэтому нужно проводить патриотическую политику в национальном аспекте. Не концентрироваться на совместном советском прошлом, а почувствовать себя белорусами. Сейчас наблюдается определенное движение в эту сторону, даже на государственном уровне: белорусскоязычные билборды, памятник Альгерду даже… Но за год не сделаешь того, что игнорировалось до этого на протяжении двух десятилетий. Потребуется время.
Я придерживаюсь того мнения, что лучше объединиться с Лукашенко против Путина. Потому что если мы потеряем независимость, уже не будет разницы, кто управляет. При необходимости я готов защищать независимость родины с оружием в руках.
Конкуренцию Лукашенко мог бы составить разве что Статкевич, если бы он был на свободе и выборы были бы демократическими. Даже на прошлых выборах, я считаю, он был более конкурентоспособным, чем Некляев или Санников. Он человек военный, и мог бы эффективнее управлять страной.
Справка.
Эдуард Лобов — сопредседатель "Молодого Фронта". Родился в 1988 году в Вильнюсе. Мечтал стать военным, после школы отслужил в десанте. По возвращении из армии Эдуард включился в работу "Молодого Фронта", вскоре стал руководителем Минской городской организации. В декабре 2010 года был задержан вместе с Дмитрием Дашкевичем, в марте 2011 приговорен к четырем годам заключения в колонии усиленного режима. Прошение о помиловании писать отказался.
Международной организацией Amnesty International был признан узником совести.
Нашел работу курьера
"Отучился на сварщика в колонии — пусть будет. О военной карьеру придется забыть: пока судимость не будет погашена, никто сейчас меня никуда не возьмет, — говорит он. — Город немного изменился. С ценами пока сложно разобраться. Когда меня посадили, были одни цены и зарплаты, теперь — другие. Поэтому иногда теряюсь. Не очень понятно, когда видишь ценник: дорого это или нет?
В течение трех суток после освобождения я должен был встать на учет в милицию. На третьи сутки я пришел, и мне сказали, чтобы на следующий день я пошел в центр занятости, встал там на учет и нашел работу. Я пошел, а там мои документы не взяли, потому что не было с собой справки об увольнении и трудовой книжки. И больше я туда не пошел — нашел сам эту работу курьера. Кем бы хотелось работать, я и не задумываюсь. У нас такая страна, что не очень выберешь, кем работать. Пойду туда, куда возьмут и где будут платить больше".
В выборах смысла не вижу
"Вот теперь планируем, как организовать День Воли (интервью было опубликовано в номере "Нашей Нивы" от 25.03.2015). Примем участие в шествии. Идти туда я не боюсь. Даже если закроют на какие-то сутки — не страшно.
Тут такое дело, что если всего бояться, то ничего не будет. Есть определенный риск, но минимальный, и если уж я пошел на это, то надо идти до конца.
В выборах я смысла особого не вижу. Голосовать не пойду. Законным путем выиграть у Лукашенко не получится, а действовать сейчас как в Украине опасно, ведь потом можно ждать здесь российские войска. Да и власти не позволят. И вероятность, что у нас найдутся силы, которые это сделают, также очень мала. Да народ может не поддержать, поскольку видит ситуацию в Украине. Наши люди в основном хотят спокойно жить, им эти социальные всплески совершенно не интересны. Поэтому предпосылок для Площади в этом году я не вижу.
Но если она все же соберется, то участвовать я, вероятно, и буду. Может закончится новым сроком? Ну, это же неизвестно, как повернется. Я сомневаюсь, что от Площади будет какой-то результат. Но на 100% я не уверен. И поэтому ради этой вероятности в несколько процентов я готов идти на риск.
Родители… Мне 26 лет. Я сам отвечаю за свои поступки, за свои действия. Я считаю: то, что со мной происходит, не должно так уж сильно сказываться на жизни моих родственников".
Самое жуткое — Володарка
Задержали нас так. Мы шли втроем: я, Дашкевич и еще один приятель. К нам подошли несколько человек, спросили, как дойти до остановки. Мы ответили, что не из этого района и не знаем. Они попросили сигарету. Наш друг собирался дать ту сигарету. Они начали драку. И буквально через несколько минут появилась милицейская машина, нас всех туда загрузили, отвезли в РУВД.
Потом на нас написали заявление, будто мы напали на тех "пострадавших". Я и смысла не видел писать на них встречное заявление, ведь милиция сама все видела. Потом тех отпустили, а нас повезли в ИВС (Изолятор временного содержания) на Окрестина. Продлили срок нашего там удержания с 3 до 10 суток. Потом нас отвезли в Московский РУВД для встречи с прокурором. Он сообщил, что под подписку нас не отпустят. И нас отвезли в жодинскую тюрьму. Там я пробыл около двух месяцев. Потом — на Володарке. После суда, примерно спустя неделю, меня отвезли в колонию.
Я столкнулся с таким впервые и не знал, чего жидать: то ли срок, то ли условно. Люди говорили мне, что статья предусматривает от химии и до 10 лет. Попросту ждал суда.
Когда объявили приговор, я подумал "Сколько мне лет?", добавил четыре и прикинул, когда выйду. Воспринял спокойно. Тем более, что прокурор просил 5 лет для нас. На этот срок я и ориентировался.
В колонию ехать было не страшно. В какой-то степени я даже хотел, чтобы в колонию отвезли поскорее. В Володарке были ужасные условия, переполненные камеры. Спали посменно, по 12 часов. 12 часов можешь лежать, потом — меняешься. А присесть там было негде: проходы узкие, места мало. Приходилось искать угол, чтобы сесть, никому не мешая.
На прогулку выводили, но там маленький двор, народу много, особенно не походишь. В итоге — и там приходилось стоять, разве что на улице.
А снега-то и не было
В колонии было 4 отряда. Жили в помещении, похожем на большую казарму, которое было разделено на секции. Все вместе, по самым разным статьям. В каждой секции примерно по 20 человек. Люди знали, что я "политический", относились нормально.
Работал, можно сказать, один отряд: на промзоне делали поддоны, еще что-то из древесины. Остальные не делали почти ничего. Предусматривалось, что два часа в день были заняты хозяйственными работами: подмести, поколоть дрова, но и это было не ежедневно. А весной 2014 года всех начали отправлять на промзону на два часа. Но это было скорее формально. Нам стало известно: поступил приказ всех трудоустроить, но наша промзона попросту не была рассчитана на такое количество людей. Поэтому иногда нас туда приводили, и мы, ничего не делая, стояли эти два часа, а работали те же, кто и раньше.
Режим — в 6 подъем, в 10 вечера отбой. Занимался когда чем: когда газеты читаешь, когда телевизор посмотришь. К тому же, в столовую водили, одна проверка, вторая… Вот так день и проходил. По сравнению с армией, в колонии были даже менее строгие условия. В армии так просто не посидишь.
Пришлось побывать в карцере. 2 раза по 10 суток. Первый раз — за то, что отказался убирать снег. Ведь снега-то и не было. Я сказал, что не пойду, потому что снега нет. А в другой раз — за то, что сообщил заключенным, что милиция на бараке.
В тюрьме следил за ситуацией в стране и в мире из "Нашей Нивы", "Народной воли", "Белгазеты".
Встречался со священником. Он приезжал специально ко мне: там же большинство — православные. Исповедовался. Но не обо всем ему рассказывал, ведь там же присутствовал сотрудник администрации колонии. Перед ним не очень-то хотелось откровенничать о себе.
По большому счету, я просто потерял эти четыре года. Но если бы люди могли отбывать годы заключения с какой-нибудь пользой для себя, то какое бы это было наказание… Существуй вероятность что-либо изменить, я бы вышел на ту же площадь, несмотря на угрозу попасть за решетку еще раз.
О переменах
Революционные ситуации часто возникают непредвиденно. Сегодня такое, наверное, невозможно, но кто знает, что будет спустя какое-то время? Каким окажется социальный всплеск в связи с теми или иными событиями? Этого же никто не предскажет. Вот и надо быть готовым правильно отреагировать на ситуацию.
И единственный способ что-либо изменить — это общаться с людьми, склонять их на свою сторону. Другого выхода я не вижу.
Если у нас сменится власть, то Россия может ввести войска. И значительная часть населения попросту поддержит ее. А если произойдут определенные политические разногласия между руководителями наших государств, то войска могут появиться и при Лукашенко. Поэтому нужно проводить патриотическую политику в национальном аспекте. Не концентрироваться на совместном советском прошлом, а почувствовать себя белорусами. Сейчас наблюдается определенное движение в эту сторону, даже на государственном уровне: белорусскоязычные билборды, памятник Альгерду даже… Но за год не сделаешь того, что игнорировалось до этого на протяжении двух десятилетий. Потребуется время.
Я придерживаюсь того мнения, что лучше объединиться с Лукашенко против Путина. Потому что если мы потеряем независимость, уже не будет разницы, кто управляет. При необходимости я готов защищать независимость родины с оружием в руках.
Конкуренцию Лукашенко мог бы составить разве что Статкевич, если бы он был на свободе и выборы были бы демократическими. Даже на прошлых выборах, я считаю, он был более конкурентоспособным, чем Некляев или Санников. Он человек военный, и мог бы эффективнее управлять страной.
Справка.
Эдуард Лобов — сопредседатель "Молодого Фронта". Родился в 1988 году в Вильнюсе. Мечтал стать военным, после школы отслужил в десанте. По возвращении из армии Эдуард включился в работу "Молодого Фронта", вскоре стал руководителем Минской городской организации. В декабре 2010 года был задержан вместе с Дмитрием Дашкевичем, в марте 2011 приговорен к четырем годам заключения в колонии усиленного режима. Прошение о помиловании писать отказался.
Международной организацией Amnesty International был признан узником совести.