Дмитрий Бондаренко: Иногда казалось – лучше бы сразу расстреляли

Вышедшего на днях на свободу политзаключенного Дмитрия Бондаренко поставили на профилактический учет в уголовно-исполнительной комиссии Ленинского района. Накануне на пресс-конференции он ответил на вопросы журналистов.

В течении двух лет у координатора гражданской кампании "Европейская Беларусь" Дмитрия Бондаренко остается судимость. За ним будет установлено "профилактическое наблюдение", которое означает, что к нему домой могут приходить сотрудники милиции и примерно раз в месяц "приглашать" для проведения "профилактических" бесед. Через год, если Бондаренко "не будет нарушать законы", он может ходатайствовать о досрочном снятии судимости. Если политик будет уезжать из города больше чем на месяц, он должен заранее предупредить милицию.

- Дмитрий, за решеткой у вас были большие проблемы со здоровьем. Почему вас не освободили раньше?

- Наверное, из чувства гуманизма.

- Насколько ваши условия содержания отличались от условий нахождения в неволе Андрея Санникова?

- В СИЗО КГБ первые два месяца приходилось достаточно тяжело, но я пересекался с людьми, которые сидели в камере вместе с Санниковым, и знаю, что у Андрея условия были значительно хуже. Да и не знаю я, как бы вел себя, если бы знал, что моя жена сидит в соседней камере. У нас было отключено телевидение, но затем показали сюжеты, как сына Андрея Санникова хотят забрать у бабушки. Это было продемонстрировано на всю Беларусь, на весь мир. Мол, мы можем сделать с кандидатом в президенты и его семьей все что угодно. Это был акт величайшей драмы.

- А на вас были попытки давления?

- Были, но я сразу сказал: "Есть границы, которые я переходить не буду". Предупредил, что в случае чего могу покончить с собой. Это было мое осознанное решение. Я говорил об этом в тюрьме, на "зоне" и, возможно, именно это создало мне определенный коридор, когда меня не трогали.

- Как к вам относились осужденные? У вас ведь фамилия не настолько известная, как у кандидатов в президенты…

- Там нормально относились ко всем, кто сидит по политическим мотивам. Тоже были приказы не контактировать со мной. Но политзаключенные – это сила. В колонии было много людей, которые отбывали наказание по экономическим статьям. И вот я им говорил: "Политических в тюрьмах около десяти человек, но за нас сражаются, о нас пишут в газетах. А вас – тысячи, но вы никому не нужны, разрозненные". Это находило свою поддержку. Я хочу сказать, что "политических" в колониях на самом деле – единицы, но тысячи, которые пострадали от власти. Люди с надеждой ожидают амнистии, изменений в Уголовном законодательстве. И это наш долг сегодня говорить о тех людях, чьи права нарушаются за решеткой. Я имею в виду в первую очередь тех, кто осужден по экономическим преступлениям. Это люди, которые могли бы приносить пользу стране. Я понял, что сегодня даже быть чиновником очень опасно. Если человек занимает государственную должность, то вероятность того, что он окажется за решеткой гораздо выше, чем у обычного гражданина. Это ненормальная ситуация. Вообще, условия пребывания за решеткой – это особая тема для разговора.

- Когда вы находились в изоляторе КГБ, не пересекались с Коноваловым и Ковалевым, которые затем были расстреляны по обвинению в теракте?

- Я знаю, что после взрыва теракт вообще хотели повесить на политических оппонентов власти. Но лично для меня был очень тяжелый момент, когда по телевизору я услышал три основные официальные версии теракта. И первая – недовольство приговорами по политическим делам. Ситуация была опасная, но у власти хватило ума начать отрабатывать реальные версии. Я знал, обвиняемые в теракте находятся в изоляторе рядом. Было слышно, что их допрашивали ночью.

- Каким вам сейчас кажутся события 19 декабря и арест после этого?

- Физическая боль, которая растянута во времени, - это неприятно. Я без пафоса скажу, что иногда казалось – лучше бы сразу расстреляли. Но надо было жить и выживать. Мы чувствовали поддержку с воли, и это очень помогало. Так что спасибо всем!