«Искренне верит, что за него большинство». Салей рассказал о встрече с Лукашенко в СИЗО
В начале августа член штаба Виктора Бабарико и адвокат Марии Колесниковой Илья Салей уехал из Беларуси. В своем первом после отъезда интервью «Нашай Ніве» он среди прочего рассказал о встрече с Лукашенко, которая произошла в октябре в СИЗО КГБ. Мы выбрали самые интересные детали из рассказа Салея об этом эпизоде.
«<…> Меня повели в уже известную комнату с круглым столом, там уже были люди: я увидел Знака, Эдика (Эдуарда Бабарико — Прим. ред.). Меня поставили рядом с каким-то большим человеком — я его раньше не видел, не знал, что это Тихановский. Потом привезли Виктора Дмитриевича, Лилию Власову, были люди, которых я видел впервые.
Там стояли таблички с именами, только рядом с одним стулом таблички не было. Я не мог предположить, что это будет Лукашенко. Потом завели Воскресенского, за ним зашел Лукашенко и сказал: „Присаживайтесь“, все сели. <…> Думаю, он убедился в том, что [участники встречи] это образованные люди, которые любят свою страну, а не преступники. Однако в политике, по его мнению, такие правила.
Потом Виктор Дмитриевич как лидер взял ответственность на себя: „Мы хотим простого — чтобы прекратилось насилие, было верховенство закона, нужны экономические перемены“. Лукашенко выслушал, сделал пометки, потом сказал, что не разделяет рыночный подход, мол, он это проходил, люди бы это не поддержали.
{banner_news_show}
Мы поняли: этот человек считает, что сегодняшний уровень развития страны — это максимум, которого можно было достичь за почти 30 лет независимости. Лукашенко — советский человек в негативном смысле, отсюда и такое специфическое отношение к экономике, к народу, к закону, к Москве как „столице Родины“. Для него Родина — это не Беларусь, а Советский Союз: „от Бреста до Владивостока“, о чем он сам сказал. Для него день рождения нашей республики — „крупнейшая геополитическая катастрофа“. Это человек, мнение которого не изменится.
Все понимали, что результата встреча не даст. Ему говорили о сфальсифицированных результатах выборов, но у него аргументы: „Я предлагал пересчет, но он никому не был интересен“. Допускаю, что он может в это искренне верить, как некий психологический барьер. Он искренне верит, что он лучший руководитель страны, что его поддерживает большинство.
Знак говорил, что очевидно нужно отпустить людей, это позволит снять напряжение в обществе, посмотрите: на улицах сотни тысяч человек, он отвечает: „Там на пике было 46 тысяч“.
Сказал, что у нас правовое государство, нет политзаключенных, а нашими уголовными делами будут заниматься следствие и суд. И его не смущало, что в тот момент, когда в стране „нет политзаключенных“, в комнате с ним находятся 12 человек с несвязанными между собой уголовными обвинениями. Если нет политических заключенных, с кем он фактически встречается?
Тихановский был в своем стиле, довольно резкий, интересовался, зачем ему подбросили миллион, почему мама ездит на „дизеле“ у миллионера, мы иногда даже пробовали попросить его вести себя спокойнее. Лукашенко тоже сделал ему замечание, „чтобы не перебивал президента“, на что Тихановский ответил, что его этим не удивить — у него жена президент. Все засмеялись. „Тогда у жены об освобождении и проси“, — сказал Лукашенко». <…>
Илья Салей говорит, что после замечания Эдуарда Бабарико о том, что какие могут быть разговоры, когда в душ всего раз в неделю водят, Лукашенко распорядился организовать баню. Ночь узники провели в СИЗО КГБ, а на следующий день их отвезли за город.
«Приехали за город: старая баня с предбанником, бассейном небольшим, был накрыт стол с бутербродами, чай, — полный сюрреализм, но лучше, чем в СИЗО.
Мы там шутили, что все записывается и прослушивается, но мы видели небо, говорили, свободно гуляли по территории. Тихановский требовал пиво, но нам пиво не дали.
За Бабарико было радостно: отец с сыном впервые за столько времени поговорили.
Александр Василевич сказал, что собрал криминальный белорусский Хадж: был в ЦИПе, ИВС, Жодино, на Володарке, в СИЗО КГБ.
Все сохраняли позитив, рассчитывали, что, может, пойдет положительная динамика, были рады поговорить. Через пару часов к нам пришли, сказали: „Все, поехали“. Сергея Тихановского — в отдельную машину, он же в Жодино был».
«<…> Меня повели в уже известную комнату с круглым столом, там уже были люди: я увидел Знака, Эдика (Эдуарда Бабарико — Прим. ред.). Меня поставили рядом с каким-то большим человеком — я его раньше не видел, не знал, что это Тихановский. Потом привезли Виктора Дмитриевича, Лилию Власову, были люди, которых я видел впервые.
Там стояли таблички с именами, только рядом с одним стулом таблички не было. Я не мог предположить, что это будет Лукашенко. Потом завели Воскресенского, за ним зашел Лукашенко и сказал: „Присаживайтесь“, все сели. <…> Думаю, он убедился в том, что [участники встречи] это образованные люди, которые любят свою страну, а не преступники. Однако в политике, по его мнению, такие правила.
Потом Виктор Дмитриевич как лидер взял ответственность на себя: „Мы хотим простого — чтобы прекратилось насилие, было верховенство закона, нужны экономические перемены“. Лукашенко выслушал, сделал пометки, потом сказал, что не разделяет рыночный подход, мол, он это проходил, люди бы это не поддержали.
{banner_news_show}
Мы поняли: этот человек считает, что сегодняшний уровень развития страны — это максимум, которого можно было достичь за почти 30 лет независимости. Лукашенко — советский человек в негативном смысле, отсюда и такое специфическое отношение к экономике, к народу, к закону, к Москве как „столице Родины“. Для него Родина — это не Беларусь, а Советский Союз: „от Бреста до Владивостока“, о чем он сам сказал. Для него день рождения нашей республики — „крупнейшая геополитическая катастрофа“. Это человек, мнение которого не изменится.
Все понимали, что результата встреча не даст. Ему говорили о сфальсифицированных результатах выборов, но у него аргументы: „Я предлагал пересчет, но он никому не был интересен“. Допускаю, что он может в это искренне верить, как некий психологический барьер. Он искренне верит, что он лучший руководитель страны, что его поддерживает большинство.
Знак говорил, что очевидно нужно отпустить людей, это позволит снять напряжение в обществе, посмотрите: на улицах сотни тысяч человек, он отвечает: „Там на пике было 46 тысяч“.
Сказал, что у нас правовое государство, нет политзаключенных, а нашими уголовными делами будут заниматься следствие и суд. И его не смущало, что в тот момент, когда в стране „нет политзаключенных“, в комнате с ним находятся 12 человек с несвязанными между собой уголовными обвинениями. Если нет политических заключенных, с кем он фактически встречается?
Тихановский был в своем стиле, довольно резкий, интересовался, зачем ему подбросили миллион, почему мама ездит на „дизеле“ у миллионера, мы иногда даже пробовали попросить его вести себя спокойнее. Лукашенко тоже сделал ему замечание, „чтобы не перебивал президента“, на что Тихановский ответил, что его этим не удивить — у него жена президент. Все засмеялись. „Тогда у жены об освобождении и проси“, — сказал Лукашенко». <…>
Илья Салей говорит, что после замечания Эдуарда Бабарико о том, что какие могут быть разговоры, когда в душ всего раз в неделю водят, Лукашенко распорядился организовать баню. Ночь узники провели в СИЗО КГБ, а на следующий день их отвезли за город.
«Приехали за город: старая баня с предбанником, бассейном небольшим, был накрыт стол с бутербродами, чай, — полный сюрреализм, но лучше, чем в СИЗО.
Мы там шутили, что все записывается и прослушивается, но мы видели небо, говорили, свободно гуляли по территории. Тихановский требовал пиво, но нам пиво не дали.
За Бабарико было радостно: отец с сыном впервые за столько времени поговорили.
Александр Василевич сказал, что собрал криминальный белорусский Хадж: был в ЦИПе, ИВС, Жодино, на Володарке, в СИЗО КГБ.
Все сохраняли позитив, рассчитывали, что, может, пойдет положительная динамика, были рады поговорить. Через пару часов к нам пришли, сказали: „Все, поехали“. Сергея Тихановского — в отдельную машину, он же в Жодино был».