Дмитрий Новик: КГБ работает на оппозицию!

После освобождения из Шкловской колонии "декабрист" Дмитрий Новик встретился с Владимиром Некляевым. Даже если это была обычная задушевная встреча с бывшим сокамерником, совершенно ясно: с Некляевым или без, формально или де-факто, Новик вернулся из колонии другим – слова "активная гражданская позиция" для него уже не пустой звук.

Неделю назад Дмитрий Новик вернулся из колонии, где отбывал наказание по статье 293 части 2. Статья звучит так: "Участие в массовых беспорядках, выразившееся в непосредственном совершении действий, сопровождавшихся насилием над личностью, погромами, поджогами, уничтожением имущества, вооруженным сопротивлением представителям власти". Доказано: 19 декабря Новик дошел с колоннами участников акции почти до памятника Ленину на площади Независимости и, когда сотрудники правоохранительных органов выстроили заслоны перед Домом правительства, несколько раз ударил по милицейским щитам ногами. Приговорен к 3,5 годам колонии усиленного режима. Освобожден досрочно.

Слова, выделенные жирным, должны без всяких комментариев показать всю абсурдность происходящего.

До 19 декабря Дмитрий Новик не состоял ни в одной партии – ни в качестве активиста, ни в качестве волонтера. Работал в посольстве Объединенных Арабских Эмиратов – сначала в охране, потом водителем. "Не привлекался", "не участвовал", "не был замечен".

Обыкновенный, словом, гражданин.

После 19 декабря, познав все прелести "справедливого возмездия", Дмитрий намерен действовать в активном режиме. Что послужило причиной, он рассказал в интервью zapraudu.info.

– Конечно, я не предполагал, уходя на Площадь, что меня ждет такой печальный финал, – рассказывает бывший заключенный. – Я шел на абсолютно мирную акцию, какой она, собственно, и была. Подчеркиваю: я просто попал в так называемую фокус-группу как человек, которому не нравится, как мы живем. Я считаю, что у всех людей, которые вместе со мной были осуждены за «массовые беспорядки», состав преступления тот же – инакомыслие и больше ничего.

– Но какие-то беспорядки на Площади все же были – потом. Опишите (для читателей) все, что вы там делали. Люди сами сделают вывод.

– Я десятки раз уже рассказывал в КГБ. Но для читателей, конечно, повторю. Хронология событий такова: пришел на площадь Октябрьскую – там было огромное количество народу, тысяч 40 людей, желавших показать свою позицию. Люди были одухотворенные и какие-то очень радостные, никакой агрессии даже в лицах не читалось. Никто не бил витрины, не поджигал машины, не хулиганил, не сквернословил – не было никаких действий, которые можно назвать "массовыми беспорядками" и за которые многие потом были осуждены. Были там и сотрудники ГАИ, которые не препятствовали движению колонн. Напряжение возникло только тогда, когда у Дома правительства стали устанавливать звукоусиливающую аппаратуру, и Санников выразил протест результатам выборов. Я находился недалеко от памятника Ленину, видел кандидатов. Я слушал, что они говорят. Не могу сказать, что не хотел быть поближе к центру событий. Но в этом нет ничего преступного. Самое ужасное, что я сделал – несколько раз ударил ногами по щитам, которыми закрывались от людей спецназовцы. Это никак нельзя квалифицировать по ст. 293. По мнению юристов, это: либо – 10 суток, либо штраф.

Никто никаких денег «за площадь» мне не предлагал и не платил. Я вообще был далек от всех политически организованных структур, никого лично не знал. Многие люди, в том числе, и в КГБ, были искренне удивлены этому. Не знаю, почему (вследствие своей тупости, может), но они не могли поверить, что человек пришел на площадь бескорыстно – для себя. Вся многотысячная разношерстная толпа обсуждала, спорила, говорила только об одном: о выборах. Там были и молодые, и старшее поколение, и среднее – пришли семьями, с детьми! Никому из тех, кто был на площади (я имею в виду и граждан, и политиков), не было выгодно устраивать беспорядки! Это ведь совершенно ясно. Уверен, беспорядки – спланированная провокация, которую проводили спецслужбы. Я не единственный, кто так думает. Мы – граждане Беларуси – в очередной раз стали расходным материалом для режима. В нас вообще никто не видел людей. С нами никто не обращался как с людьми – ни на площади, ни потом на "володарке" или в СИЗО КГБ. Там были нарушены все элементарные этические и правовые нормы. Нам не предоставили самое главное право, которое имеют даже опасные рецидивисты: встречу с адвокатами. Мы были лишены нормального человеческого отношения, когда находились еще в статусе подозреваемых! Говорить о какой-то доброте или (отбросив человеческое) соблюдении Конституции, вообще не приходится. Информацию, которую все видели в Интернете (имею в виду зимние откровения Михалевича), я подтверждаю. Это – абсолютная правда. Я в СИЗО КГБ находился с 24 декабря. И хлебнул сполна.

– Как вы попали в поле зрения органов?

– Я был задержан, потому что мой товарищ решил меня "сдать". Хочу, чтобы все знали его имя: это Красуля Владимир – думаю, чувствует он себя замечательно, но я хочу, чтобы его знакомые и родные знали, что он выехал фактически на моих костях. Он сам был на площади, только совершенно в другом месте, подальше от памятника. Я ему рассказал, что был в эпицентре событий. Потом оказалось, что Красуля все же попал в кадр оперативной съемки, его вычислили. Когда к нему пришли сотрудники КГБ, он не только не предупредил меня, но и выманил на встречу, чтобы сдать спецслужбам. Поздно вечером он позвонил мне и сказал: нужно встретиться по очень важному нетелефонному разговору. Во время нашей встречи к его машине подъехали 4 сотрудника КГБ. Я думаю, Красуля, "пообщавшись" с КГБ, испугался и, наверное, сказал, что есть люди, более интересные органам – например, я, который был ближе к месту "беспорядков".

– Хотите сказать, он попросту предложил им вместо себя – вас?

– Думаю, его "прижали", он и рассказал все, что знает. Я был осужден уже 2 марта – достаточно быстро – вместе с Александром Молчановым и Александром Атрощенковым. 17 марта я был уже эпатирован.

– Что касается пребывания в СИЗО КГБ – вы подтверждаете рассказ Михалевича по всем позициям?

– Да. Воспоминания ужасны: камеры переполнены, очень жесткий режим, который контролировался людьми в масках, многочисленные обыски, приседания, удары дубинами, электрошокеры и так далее, и так далее. Под этот замес попали не только декабристы-оппозионеры, но и предприниматели, госслужащие, которые в тот момент были в СИЗО КГБ по другим статьям. Они наравне с нами через все это прошли (получается, по нашей вине) и могут подтвердить. Я не хочу, чтобы эти факты подвергались сомнению или, тем более, замалчивались. Благодаря замалчиванию, репрессивная машина набирает обороты.

– В колонии было легче? Или это распространенное заблуждение?

– Там были свои нюансы. В первые дни сотрудники администрации буквально рвали меня на части, потому что я был первым «декабристом», прибывшим в Шкловскую колонию. Потом нас там оказалось пятеро: я, Николай Статкевич, Александр Класковский, Олег Гнедчик и Владимир Лобан. Отношение к нам было сначала ровным (и администрации, и заключенных). Заключенные понимали, почему мы там оказались. Должен сказать, рейтинг Лукашенко в колониях крайне низкий – 98 % против президента. Многие открыто ненавидят, в том числе, и сотрудники администрации. Это читалось и в лицах, и в действиях: они симпатизировали нам и не демонстрировали одержимости в выполнении приказов в отношении политзаключенных.

– В прессе проходила информация о жестоких условиях именно в Шкловской колонии. "В Шкловской колонии "ломают" политзаключенных" – такие были заголовки.

– В отношении политзаключенных режим ужесточился после визита Лукашенко на Шкловскую бумажную фабрику. Она рядом с колонией, и президент, конечно, не мог не упомянуть о нас. Он сказал, что если в колонии есть политические, их там быстро призовут к ответу, потому что в колонии сидят "порядочные люди", а таким, как мы, в этом приличном заведении не место! Я не могу ручаться, что это точная цитата, но очень близкая по смыслу. Хочется спросить: а что там делают "порядочные"? Это те маньяки и убийцы, насильники, у которых сроки по 20 лет? Там не было осужденных по "легким статьям" – это колония усиленного режима. Но такие непорядочные, как мы, – "отморозки-отщепенцы", оказывается, не достойны даже там находиться! Тем не менее, мы там находились.

На эти слова президента администрация решила немедленно реагировать. Доходило до маразма: неоднократные проверки и обыски в течение дня, вплоть до того, что контролировали наше местоположение ночью – правильно ли лежим.

Некоторые осужденные в колонии могли не ходить на работу – есть разные способы отлынивать. Но за нами следили жестко. Николая Статкевича оправили на пилораму, где он пилил огромные деревья на доски. Это – тяжелая работа. Я клеил обувь.

У нас не было телевизора. До нас не доходили письма, что является абсолютно незаконным. Письма изымались, некоторые направлялись в КГБ – это мне стало известно от сотрудников оперативного отдела колонии. Пользуясь случаем, я хотел бы поблагодарить всех людей – знакомых и незнакомых, которые писали мне письма поддержки не только из Беларуси, но из-за рубежа. Я благодарен тем, кто поддержал мою семью, в том числе Владимиру Некляеву и его команде. Я не был членом предвыборного штаба Некляева, но когда оказался в тюрьме, они оказывали поддержку семьям всех политзаключенных, не делили нас на своих и чужих.

– Почему вы отказались писать прошение о помиловании?

– Дествительно, в конце июля к нам приезжал сотрудник КГБ, который предложил "декабристам" (исключая Статкевича) написать прошение о помиловании. Лобан и Гнедчик написали – они не признали вину, но просили помиловать. Я и Класковский отказались, потому что не согласны со статьей. Олег Гнедчик был освобожден со второй партией политзаключенных, все остальные в последние дни подвергались серьезному прессингу. Нас вызвали в штаб колонии и проводили "беседу" в течение 4 часов. Мы должны были не выпендриваться, а признавать все, что нам говорили, каяться. Но мы не соглашались, и они приходили от этого в бешенство! В итоге прямо в штабе нам открыто было сказано, что теперь нам всем (извините, но вот это уже точная цитата) "полный п…ц". Мы понимали, что у них "карт-бланш" на свободу действий. Они не стеснялись говорить, что за нашу безопасность в колонии теперь не могут ручаться. Рычагов давления в колонии неограниченное количество: человека можно стереть в порошок. Осужденный не может защищать себя, если администрация закрывает глаза. А если администрация намекает заключенным, что кого-то нужно сломать, система действует безотказно. Чтобы унизить взрослого человека – мужчину – совершенно необязательно топтать его ногами. Можно договориться с "петухами", чтобы они всего-то облили его мочой. Безобидно, казалось бы, но для зоны это сигнал: ты уже не человек. После этого бы будешь "опущенным", и с тобой могут сделать все, что угодно. Ты – в самой низшей касте со всеми вытекающими последствиями. Вот такие угрозы мы услышали.

К сожалению, очень многие белорусы думают, что все, что я сейчас рассказываю, их-то уж точно не касается ("моя хата с краю"). А зря.

– Недавно в интервью нашему сайту эти же слова сказал Павел Виноградов. Неужели эту "хату с краю" все, попавшие под каток судов и тюрем, настолько явно чувствуют?

– Это чувствуется, поверьте. Психология вбивалась в сознание годами. По крайней мере, в последние 17 лет. Многие хотят перемен, но не делают для этого ничего, пока дело не коснется их лично. То, что произошло со мной, полностью изменило взгляды моих родных. Раньше многие мои родственники прислушивались к Лукашенко и голосовали за него. Сейчас таких нет – ни среди моих родных, ни среди друзей. Они знают меня очень хорошо, и понимают чудовищность обвинений в мой адрес. Они в ужасе от того, что со мной произошло.

Я считаю, что в Беларуси происходит тихий геноцид. Никто не поднимает страшную статистику, сколько молодых перспективных людей вынуждены были сбежать в поисках безопасности или просто уехать в другие страны, где есть перспектива. Утечка мозгов, падение рождаемости будет продолжаться, пока молодые не почувствуют, что свободны в мыслях, желаниях, целях.

– Вы не имели никакого отношения к политике. Что теперь? Вы – активист-оппозиционер?

– Не стану себя никак позиционировать. Но считаю, что в ситуации, когда происходят такие страшные события, аполитичным оставаться нельзя. Аполитичность сегодня – лукавство. Что касается меня, то вряд ли я буду пассивен. У меня есть своя точка зрения на дальнейшее развитие событий. Но озвучивать свои планы я не стану. Могу только сказать, что у меня сформировался свой взгляд на многих лидеров оппозиции и некоторым из них я доверять бы не стал.

– Вы были в одной камере с Некляевым и Статкевичем?

– Да, и эти люди, на мой взгляд, достойны уважения.

– О чем вы разговаривали?

– В камере? Конечно, на нейтральные темы. С нами сидел стукач – мразь, которую выдернули из колонии и подсадили к нам. Ради того, чтобы ему не добавили несколько лет, он слушал и сливал все наши разговоры. Говорить мы могли только на прогулке или перешептываясь. Но вообще-то и тогда не говорили о серьезном.

– Статкевич остался в колонии, и вы пришли к Некляеву. Зачем?

– Я встретился с ним, потому что мне импонирует его гражданская позиция. Нам многое пришлось пережить. Есть мнение, что человек раскрывается по-настоящему только в двух случаях: в тюрьме и на войне. Войну, к счастью, нам не пришлось повидать, но в тюрьме я понял, что выражение верно. Там притворяться трудно: напускное и шелуха – все слетает.

– Так вы пришли к лидеру "Говори правду!" просто как к бывшему сокамернику?

– Мне есть, о чем с ним поговорить. И это не только воспоминания о СИЗО КГБ. …Вообще хочу сказать, что с раздуванием дел "декабристов" кое-кто только геморрой на свою задницу приобрел. Огромное число людей, достаточно далеких от политики, пройдя через то, через что прошел я, не смогут уже оставаться прежними. Я, не являясь ни преступником, ни отщепенцем каким-то, столкнулся с такими скрытыми от глаз вещами, что оставаться в стороне от происходящего уже не смогу. Мои родные и друзья – тоже. Все они теперь – противники режима. КГБ фактически собственными руками толкает достаточно аполитичных людей в стан активной оппозиции.

– Учитывая, что произошедшее коснулось как минимум тысячи человек, и у каждого есть своя семья, друзья и знакомые, количество белорусов, чья хата уже не с краю, сильно подросло? Получается, власти сами взрастили несколько десятков тысяч потенциальных оппозиционеров?

– Я думаю, иначе и быть не может. Добавьте сюда кризис, который произошел по вине бездарной экономической политики. Недовольство граждан будет расти. Ведь только простым людям приходится все расхлебывать. А те, кто виноват в крахе экономики, разъезжают в дорогих машинах на казенном бензине.
– Озлобленность в вас присутствует или это просто наш разговор разбередил душу воспоминаниями о минувших 8-ми месяцах?

– Озлобленность неизбежна, она есть у всех, кто попал под пресс. И злость не пройдет, пока не будут наказаны подонки, которые причастны к этому. Я буду стараться рассказывать как можно большему количеству людей о том, что со мной произошло. Я не буду прятаться, как некоторые отсидевшие (которые боятся даже дома что-то рассказать). Я не из тех, кто безрассудно прыгает с обрыва, но если понимаю, ради чего что-то делаю, я готов пойти на риск и побороть страх. Нужно только и всего: пересилить себя, изменить свое личное отношение ко многим вещам.

Если кто-то устал так жить, не бойтесь, начните изменять мир с себя – хотя бы на локальном уровне – в своем кругу. И отстаивайте права в этом своем личном пространстве. Власть должна почувствовать, что больше мы такого делать с собой не позволим. Да, мы не изменимся быстро, проснувшись назавтра. Поэтому начинать надо уже сейчас. Без этого мы никогда не станем европейской страной, а так и останемся единственными "совками" во всей Европе.