«Я запомнила глаза спецназовца, который меня бил»
Майя Абромчик в жизни предстает еще более хрупкой девушкой, чем выглядит на фотографиях. Улыбается, но, восстанавливаясь после операций, вынуждена прихрамывать. Такой бы дарить цветы, а приходится задавать нелегкие вопросы. Недавно по факту избиения спецназовцами 21-летней студентки возбудили уголовное дело.
– Как прошла недавняя повторная операция на ноге?
– Из перебитой кости голени достали только один вживленный металлический гвоздь. Когда достанут остальные три гвоздя и металлические штыри – точно неизвестно. Третью операцию должны сделать в течение полугода.
– Это будет последняя операция на ноге?
– Как решат врачи. Не знаю, будут ли все сразу доставать, или по очереди.
Перелом был тяжелым, но должна сказать, врачи все сделали качественно, сложили раздробленную кость. Сейчас дело за временем. Кость срастается правильно.
Как будет дальше – не знаю. Возможно, буду хромать, но, надеюсь, все закончится хорошо.
– Могла бы ты еще раз вспомнить тот вечер 19 декабря?
– Мы спокойно уходили с площади Независимости в сторону улицы Володарского. Нас было четверо: я, два парня и еще одна девушка. Внезапно на пересечении проспекта и улицы Володарского спецназовцы из стоявшего там оцепления стали нас окружать. Мы растерялись, было видно, что они настроены агрессивно: кричали что-то вроде «сейчас мы вам покажем». Я взяла знакомого за руку, а он от шока побежал, я – за ним. Мы бежали через дворы, пока не уперлись в тупик.
Остановились там в растерянности. И тут я увидела, что за нами бежит хвост из пяти спецназовцев. В том же дворе рядом стояли парень и девушка – двое набросились на них, а трое подбежали и окружили нас. Без предъявления каких либо обвинений, стали бить моего знакомого дубинкой по голове.
Я попыталась их успокоить, попросила: "Не бейте его, пожалуйста". И тогда тот же спецназовец, что бил знакомого, стал бить меня. Не знаю почему. Наверное, хотел показать, что не нужно заступаться.
Что было потом я помню плохо. Кажется, спецназовец дважды ударил меня дубинкой по ноге. Я упала. Затем уже лежачую он ударил меня еще раз, а может и несколько.
Когда бил, говорил, чтобы я шла в машину – а как я пойду, если меня бьют?! Потом когда попыталась встать, оказалось, что я не могу идти. Знакомый понес меня в милицейский микроавтобус на руках.
– Ты запомнила лица этих спецназовцев?
– Все, что происходило, я помню не очень хорошо. Отчетливо запомнила только, что на них была черная форма, что они имели щиты. И еще запомнила глаза того, кто меня бил. На лице у него была щетина. Ему где-то от 20 до 27 лет, и он был не такой огромный и широкоплечий, как обычные спецназовцы.
Как я уже говорила, мне очень важно найти свидетелей, ехавших со мной в одном автозаке. Эти люди могли видеть, как меня заставляли идти в то время, как я чувствовала невыносимую боль и кричала. Возможно, нас задерживали одни и те же сотрудники милиции, и я смогу быстрее найти виновных.
Несмотря на все просьбы, меня доставили с переломанной ногой в больницу только где-то часа через три. Мне показалось, что это время шло очень долго. Я чуть не потеряла сознание. Милиционеры реагировали как-то странно: говорили, что ноги просто так не ломают.
– У тебя потом кто-нибудь попросил прощения из милиции?
– (иронически улыбается – С.) Знаете, когда меня перевезли в больницу, там тоже была очень тяжелая обстановка. Медперсонал видимо был в шоке, поэтому на меня реагировали странно: пытались отчитать, говорили, что нельзя было идти на Площадь. Понятно, что они были в шоке. Кто-то думал даже, что я пьяная. Но я их не осуждаю.
Дежуривший в больнице милиционер чисто по-человечески поинтересовался у меня, что произошло. Сказал, что мне обязательно нужно подавать жалобу на превышение спецназовцами служебных полномочий.
Через день после операции ко мне в палату приходили какие-то следователи. Они были в гражданском, удостоверения показали человеку, который находился возле меня, поэтому их фамилий я не знаю. Они взяли у меня объяснительную и быстро ушли.
– Как к произошедшему с тобой отнеслись однокурсники и преподаватели?
– Все меня поддерживали. Некоторые преподаватели приходили ко мне в больницу, некоторые передавали слова поддержки через одногруппников.
– Какая реакция была у родителей?
– Сначала я боялась им звонить, но потом поняла, что одна я в этой ситуации не справлюсь. Когда врачи сообщили, что операция неизбежна, я им все рассказала.
Для родителей это была очень сложная ситуация. Они не знали, чего ждать дальше, возможно, они находятся в шоке до сих пор. Мои родители были аполитичными людьми, никогда не интересовались событиями в нашей стране так, как интересуются сейчас.
– Можно сказать, что ты уже отошла от тех событий?
– Внутри еще что-то осталось. О том, что произошло, говорить тяжело. Стараюсь отвлечься, потому что я долго была в больнице и лежала дома. Выпала, можно сказать, из социума. Из-за затянувшегося больничного на истфаке БГУ перевелась с 4 курса дневного отделения на 5 курс заочного – это тоже не способствует контактам с людьми. Но я верю в лучшее, надеюсь, что все будет хорошо.
– Насколько я знаю, многие тебе материально помогали.
– Да, была собрана сумма около 4 млн, но точную цифру я подсчитать не могу. Деньги пошли на восстановление после перенесенной травмы, на юридическую помощь. У моих родителей в Ганцевичах очень маленькие зарплаты, а я потеряла возможность получать стипендию и подрабатывать, как это было раньше. Поэтому эти деньги нам очень помогли.
Я не знаю имен людей, которые перечисляли деньги на счета. Но, например, один человек из Светлогорска помогал деньгами несколько месяцев подряд и помогает до сих пор. Еще одна женщина на форуме написала, что положила мне на счет на лечение 200 долларов. С юридическими вопросами помогли правозащитники из Центра правовой трансформации и "Весны". Помогали минские предприниматели и такие организации как "Солидарность", БНФ, кампания "Говори правду!".
Я хотела бы поблагодарить людей, которые приходили ко мне в больницу, которые помогали материально. В палату приходило много знакомых и совершенно незнакомых людей. Я даже удивилась, что стольким людям небезразлична моя судьба. В тот период мне было очень тяжело. Я никогда не думала, что так можно относиться к человеку. Как историк я знала, что подобное в мире случалось, но чтобы это произошло с кем-то рядом или с тобой…
Мне сильно помогали уже тем, что приходили, звонили. Я поняла, что есть хорошие люди, что есть для чего жить.
– Как прошла недавняя повторная операция на ноге?
– Из перебитой кости голени достали только один вживленный металлический гвоздь. Когда достанут остальные три гвоздя и металлические штыри – точно неизвестно. Третью операцию должны сделать в течение полугода.
– Это будет последняя операция на ноге?
– Как решат врачи. Не знаю, будут ли все сразу доставать, или по очереди.
Перелом был тяжелым, но должна сказать, врачи все сделали качественно, сложили раздробленную кость. Сейчас дело за временем. Кость срастается правильно.
Как будет дальше – не знаю. Возможно, буду хромать, но, надеюсь, все закончится хорошо.
– Могла бы ты еще раз вспомнить тот вечер 19 декабря?
– Мы спокойно уходили с площади Независимости в сторону улицы Володарского. Нас было четверо: я, два парня и еще одна девушка. Внезапно на пересечении проспекта и улицы Володарского спецназовцы из стоявшего там оцепления стали нас окружать. Мы растерялись, было видно, что они настроены агрессивно: кричали что-то вроде «сейчас мы вам покажем». Я взяла знакомого за руку, а он от шока побежал, я – за ним. Мы бежали через дворы, пока не уперлись в тупик.
Остановились там в растерянности. И тут я увидела, что за нами бежит хвост из пяти спецназовцев. В том же дворе рядом стояли парень и девушка – двое набросились на них, а трое подбежали и окружили нас. Без предъявления каких либо обвинений, стали бить моего знакомого дубинкой по голове.
Я попыталась их успокоить, попросила: "Не бейте его, пожалуйста". И тогда тот же спецназовец, что бил знакомого, стал бить меня. Не знаю почему. Наверное, хотел показать, что не нужно заступаться.
Что было потом я помню плохо. Кажется, спецназовец дважды ударил меня дубинкой по ноге. Я упала. Затем уже лежачую он ударил меня еще раз, а может и несколько.
Когда бил, говорил, чтобы я шла в машину – а как я пойду, если меня бьют?! Потом когда попыталась встать, оказалось, что я не могу идти. Знакомый понес меня в милицейский микроавтобус на руках.
– Ты запомнила лица этих спецназовцев?
– Все, что происходило, я помню не очень хорошо. Отчетливо запомнила только, что на них была черная форма, что они имели щиты. И еще запомнила глаза того, кто меня бил. На лице у него была щетина. Ему где-то от 20 до 27 лет, и он был не такой огромный и широкоплечий, как обычные спецназовцы.
Как я уже говорила, мне очень важно найти свидетелей, ехавших со мной в одном автозаке. Эти люди могли видеть, как меня заставляли идти в то время, как я чувствовала невыносимую боль и кричала. Возможно, нас задерживали одни и те же сотрудники милиции, и я смогу быстрее найти виновных.
Несмотря на все просьбы, меня доставили с переломанной ногой в больницу только где-то часа через три. Мне показалось, что это время шло очень долго. Я чуть не потеряла сознание. Милиционеры реагировали как-то странно: говорили, что ноги просто так не ломают.
– У тебя потом кто-нибудь попросил прощения из милиции?
– (иронически улыбается – С.) Знаете, когда меня перевезли в больницу, там тоже была очень тяжелая обстановка. Медперсонал видимо был в шоке, поэтому на меня реагировали странно: пытались отчитать, говорили, что нельзя было идти на Площадь. Понятно, что они были в шоке. Кто-то думал даже, что я пьяная. Но я их не осуждаю.
Дежуривший в больнице милиционер чисто по-человечески поинтересовался у меня, что произошло. Сказал, что мне обязательно нужно подавать жалобу на превышение спецназовцами служебных полномочий.
Через день после операции ко мне в палату приходили какие-то следователи. Они были в гражданском, удостоверения показали человеку, который находился возле меня, поэтому их фамилий я не знаю. Они взяли у меня объяснительную и быстро ушли.
– Как к произошедшему с тобой отнеслись однокурсники и преподаватели?
– Все меня поддерживали. Некоторые преподаватели приходили ко мне в больницу, некоторые передавали слова поддержки через одногруппников.
– Какая реакция была у родителей?
– Сначала я боялась им звонить, но потом поняла, что одна я в этой ситуации не справлюсь. Когда врачи сообщили, что операция неизбежна, я им все рассказала.
Для родителей это была очень сложная ситуация. Они не знали, чего ждать дальше, возможно, они находятся в шоке до сих пор. Мои родители были аполитичными людьми, никогда не интересовались событиями в нашей стране так, как интересуются сейчас.
– Можно сказать, что ты уже отошла от тех событий?
– Внутри еще что-то осталось. О том, что произошло, говорить тяжело. Стараюсь отвлечься, потому что я долго была в больнице и лежала дома. Выпала, можно сказать, из социума. Из-за затянувшегося больничного на истфаке БГУ перевелась с 4 курса дневного отделения на 5 курс заочного – это тоже не способствует контактам с людьми. Но я верю в лучшее, надеюсь, что все будет хорошо.
– Насколько я знаю, многие тебе материально помогали.
– Да, была собрана сумма около 4 млн, но точную цифру я подсчитать не могу. Деньги пошли на восстановление после перенесенной травмы, на юридическую помощь. У моих родителей в Ганцевичах очень маленькие зарплаты, а я потеряла возможность получать стипендию и подрабатывать, как это было раньше. Поэтому эти деньги нам очень помогли.
Я не знаю имен людей, которые перечисляли деньги на счета. Но, например, один человек из Светлогорска помогал деньгами несколько месяцев подряд и помогает до сих пор. Еще одна женщина на форуме написала, что положила мне на счет на лечение 200 долларов. С юридическими вопросами помогли правозащитники из Центра правовой трансформации и "Весны". Помогали минские предприниматели и такие организации как "Солидарность", БНФ, кампания "Говори правду!".
Я хотела бы поблагодарить людей, которые приходили ко мне в больницу, которые помогали материально. В палату приходило много знакомых и совершенно незнакомых людей. Я даже удивилась, что стольким людям небезразлична моя судьба. В тот период мне было очень тяжело. Я никогда не думала, что так можно относиться к человеку. Как историк я знала, что подобное в мире случалось, но чтобы это произошло с кем-то рядом или с тобой…
Мне сильно помогали уже тем, что приходили, звонили. Я поняла, что есть хорошие люди, что есть для чего жить.