Пастухов: Я знал этот народ другим, видел его и при других обстоятельствах, и я не готов это развидеть навсегда

Буквально на днях были выложены в сеть два очень сильных, очень глубоких высказывания невероятно талантливых людей, одного из которых я хорошо и давно знаю – Сергея Медведева, а вторую только часто и с большим вниманием читаю – Ирины Морозовской, психолога из Одессы. Оба эти высказывания об одном и том же – о ненависти, пишет политолог Владимир Пастухов.

О ненависти к людям, которые затеяли, осуществляют и поддерживают эту войну. То есть к значительной части, если не к большинству русского народа. Один написал о ненависти, заменившей в душе ностальгию, другая – о крыльях ненависти, выросших, как у летучей мыши, на фоне непрерывных ночных бомбежек Одессы.




Считаю ли я справедливым возмездием украинские бомбы и ракеты, падающие сегодня в немалом количестве уже и на русские города? Да, потому что это война, которую начала не Украина. Увы, но это только ответ злом на зло. Что бы ни было потом, за «базар» отвечает тот, кто начал. А все разговоры, которые так любят вести в Москве, о том, что бить первыми пришлось потому, что украинцы «довели», не оставили выбора, «продались» за «тридцать долларов» и вообще фашисты, пригодятся разве что для украшения речи защитников на будущем суде над военными преступниками.

Готов ли я при этом с удовольствием наблюдать за падающими на Кутузовский проспект ракетами и и удовлетворенно смотреть на безумство толп, в панике выбегающих из своих мишленовских нор, чтобы спрятаться в наглухо заколоченных бомбоубежищах? Нет, потому что они все равно для меня люди, пусть многие из них (но далеко не все) и ведут себя как нелюди. Я не приму это, даже если мне докажут, что это единственный путь к их прозрению: ощутить чужую боль как свою в прямом смысле этого слова. Да я и не верю, что этот путь приведет к прозрению. Скорее - к еще большему ослеплению яростью.

Испытываю ли я ностальгию? В моем случае это сложнее. Все пять ракет, упавших на Лукьяновку в Киеве, взорвались рядом с моей школой, а та, которая угодила в детскую больницу (тоже мою), пролетела практически над крышей моего дома. А в изголовье того Кутузовского проспекта, зарево заката над которым напомнило Сергею о возможном грядущем Апокалипсисе, родилась моя жена и пошел в школу мой сын. Как выбрать?

У меня нет ностальгии ни к чему, потому что это чувство – непозволительная роскошь для той профессии и миссии, которые я выбрал в этой жизни. Я изжил в себе ностальгию, как Мымра в «Служебном романе» извела подруг. Но ее место в моей душе заняла не ненависть, а боль и жалость к впавшему в безумство народу, частью которого я являюсь. Я знал этот народ другим, видел его и при других обстоятельствах, и я не готов это развидеть навсегда.

Если собака заболевает бешенством, ее приходится усыплять. Это делается во имя спасения других жизней. Но собаку все равно жалко. Если, конечно, ты сам остался человеком…