Колесников: После Путина не будет хаоса и распада России
После party неизбежным образом наступает afterparty. После Путина наступит период Afterputin, чьи контуры крайне неопределенны и многим кажутся пугающими: предполагается, что если уйдет Путин — придут более жесткие лидеры, наступит дезинтеграция России и хаос.
Такого рода предсказания, казалось бы, получили свое подтверждение в марше Пригожина на Москву. Однако эта «странная война» не свидетельствовала ни о каком хаосе: спустя короткое время лидера мятежников уже не было в живых, а его сторонники или влились в систему на новой волне военного найма, или растворились на просторах России, иногда оставляя шлейф совершаемых преступлений.
Что касается элит, то в ситуации всеобщей подозрительности все они теперь вынуждены демонстрировать удвоенную лояльность Путину, быстро пришедшему в себя после короткого эпизода слабости и вышедшему из этой drole de guerre победителем.
А основная масса населения, корневая Россия, по-прежнему заинтересована лишь в том, чтобы ее оставили в покое наедине с частной жизнью. Этому, собственно, способствуют заверения высших властей в том, что никакой новой частичной или всеобщей мобилизации не будет — молоху «спецоперации» хватает контрактников и добровольцев.
{banner_news_show}
Тем, кто не попал под латентную мобилизацию, которая все-таки идет, или не захотел добровольно предоставить свое тело в распоряжение государства, достаточно расплачиваться с режимом имитационной или искренней лояльностью под саундтрек телевизионной пропаганды и аккомпанемент «Разговоров о важном» и «Основ российской государственности».
Пугать страну и мир более страшным лидером, чем Путин, как-то странно. Ничего более противоестественного, чем масштабные военные действия в Европе в XXI веке и внутренние репрессии гораздо большего масштаба, чем в позднем СССР, представить себе невозможно. Куда хуже? Мы уже живем в антиутопии, благодаря Кремлю и уступчивости элит превратившейся в реальность.
Что может быть страшнее? Кто этот будущий монстр? Глава Совбеза Николай Патрушев? Но чем он ужаснее Путина? Скорее, он один из голосов режима, певец конспирологии и антиамериканизма.
Неформальный полевой командир вроде Евгения Пригожина? Но, во-первых, Пригожин не стал бы узнаваем в масштабах страны, если бы сам не был порождением системы Путина и пожирателем гигантских бюджетных денег, лучшим, талантливейшим аутсорсером Кремля. Во-вторых, нужно обладать его отрицательной, но все-таки мощной харизмой и бизнес-возможностями, чтобы всерьез начать угрожать центральной власти. Таких людей нет, да и сами возможности формировать армию «кочующих бандитов» возникают, только если человек с амбициями уже основательно присосался к государственному бюджету.
Кстати, такая прогулка, как и выход на площадь с антипутинским плакатом, заканчивается в условиях сегодняшнего жесткого полицейского режима со спринтерской скоростью — примерно через несколько секунд. Может быть, даже быстрее, чем это происходило 25 августа 1968 года во время демонстрации «семерых смелых» против вторжения СССР в Чехословакию.
Один из милиционеров в 50-м отделении милиции, где составляли протокол на бунтарей, произнес, обращаясь к диссиденту Павлу Литвинову, историческую фразу: «Дурак, сидел бы тихо, жил бы спокойно». Именно такой месседж посылает населению России сегодняшняя власть — не высовывайтесь, и все будет хорошо. Большинство, естественно, следует такому совету, предпочитая пассивный или активный конформизм разнообразным проблемам для себя, а меньшинство встает на путь сопротивления с пониманием возможных тяжелых последствий для жизни и свободы.
Эта же массовая индифферентность в будущем обеспечит спокойный транзит к новой власти: обыватель с легкостью подчинится любому, кто будет казаться легитимным правителем России, — любимый и родной Путин в случае смены власти перестанет быть любимым и родным за одну ночь. Как, собственно, это всегда происходило в истории страны.
Больше того, если уж говорить об исторических прецедентах, смена лидеров в России почти всегда сопровождалась либерализацией. Возможно, осторожной, противоречивой и неполной, но очень даже заметной. А борьба за власть в верхах не оборачивалась хаосом в самом государстве.
Да, в результате страна стала свидетельницей двоевластия и битвы между президентской властью и Верховным советом, закончившейся впечатляющим эпизодом гражданской войны в октябре 1993 года. Но основная масса людей не собиралась вовлекаться в эти процессы, оставаясь сторонним наблюдателем. И приняла ту власть, которая оказалась победительницей. Ничто не указывает на то, что предстоящая смена власти — а рано или поздно она все-таки произойдет — обязательно способна привести к ужесточению режима и хаосу.
Еще одна страшилка — распад России. Причем предсказывать его стало уже общим местом в размышлениях политологов и футурологов. Но этот сценарий еще менее вероятен, чем хаос или появление «диктатора-хуже-Путина». «Парад суверенитетов» ранних ельцинских времен был связан с попытками регионов выживать на свой лад, с территориальным протекционизмом в условиях становления абсолютно новой экономики и государственности. Шутка ли: помимо экономической либерализации и приватизации, новой российской власти приходилось практически заново строить все государственные институты. Когда мы вспоминаем 1990-е, упускаем из виду абсолютно беспрецедентный масштаб задач, стоявших перед тогдашним правительством, у которого не было, по сути, ничего, включая казну и аппарат принуждения.
Так называемые дотации на выравнивание бюджетной обеспеченности регионов идут уверенным потоком, а «дотации на сбалансированность» выросли за первое полугодие 2023 года на 1205,3%. Самостоятельное выживание региональных бюджетов, а значит, региональных экономик и социальной сферы практически невозможно, и отделение от федерации, от Москвы, означает серьезнейшие проблемы. Словом, экономические и социальные стимулы для территориального сепаратизма отсутствуют.
{banner_news_end}
Что касается лидерских амбиций руководителей регионов, здесь если и существуют стимулы к отделению, то скорее у национальных республик, но опять же большинство из них — дотационные, получающие политические инвестиции от центра ради сохранения общественного спокойствия (неслучайно, например, у Севастополя доходы городского бюджета выросли за первое полугодие 2023 года на 54,1%).
Кроме того, за последние годы произошла технократизация функций региональных руководителей: их обучение, подготовка, проверка и, естественно, назначения жестко контролируются федеральным центром. Ему они обязаны всем, подотчетны не населению, а высшему руководству, цели обозначены в соответствующих KPI, главный из которых — неписаный — это абсолютная лояльность первому лицу.
Но дело даже не столько в такой сильной зависимости от Кремля, а в том, что политические и карьерные амбиции региональных высших чиновников сводятся к тому, чтобы не остаться начальниками на территориальном уровне, а претендовать на высокие позиции в Москве, в федеральных органах власти.
Такая мотивация не предполагает никаких региональных бунтов и отделений от центра. Борьбу за власть, если таковая случится, они будут вести преимущественно за посты на федеральном уровне, а не региональном.
Сравнительно оптимистический (если его вообще так можно определить) сценарий сводится к тому, что при определенных обстоятельствах на смену Путину придет как раз политик технократического типа. И этот человек необязательно будет из привычной колоды тех, кто сейчас участвует в условной гонке преемников (от Патрушева-младшего и Андрея Турчака до Вячеслава Володина и Сергея Кириенко). Впрочем, в этой колоде такие люди тоже есть, например Михаил Мишустин, который закрепился на втором место в рейтинге доверия политикам «Левада-Центра», и Сергей Собянин: эти два руководителя изо всех сил стараются сохранять свой имидж «прагматиков-хозяйственников».
Учитывая неизбежное постепенное ресурсное истощение путинской модели (финансовое, бюджетное, социально-экономическое, человеческое, психологическое, политическое), такого рода фигура — техническая, переходная или политическая — понадобится при переходе от жесткого путинизма к нормализации системы. Хуже точно не будет…
Странная война
Такого рода предсказания, казалось бы, получили свое подтверждение в марше Пригожина на Москву. Однако эта «странная война» не свидетельствовала ни о каком хаосе: спустя короткое время лидера мятежников уже не было в живых, а его сторонники или влились в систему на новой волне военного найма, или растворились на просторах России, иногда оставляя шлейф совершаемых преступлений.
Что касается элит, то в ситуации всеобщей подозрительности все они теперь вынуждены демонстрировать удвоенную лояльность Путину, быстро пришедшему в себя после короткого эпизода слабости и вышедшему из этой drole de guerre победителем.
А основная масса населения, корневая Россия, по-прежнему заинтересована лишь в том, чтобы ее оставили в покое наедине с частной жизнью. Этому, собственно, способствуют заверения высших властей в том, что никакой новой частичной или всеобщей мобилизации не будет — молоху «спецоперации» хватает контрактников и добровольцев.
{banner_news_show}
Тем, кто не попал под латентную мобилизацию, которая все-таки идет, или не захотел добровольно предоставить свое тело в распоряжение государства, достаточно расплачиваться с режимом имитационной или искренней лояльностью под саундтрек телевизионной пропаганды и аккомпанемент «Разговоров о важном» и «Основ российской государственности».
Пугать страну и мир более страшным лидером, чем Путин, как-то странно. Ничего более противоестественного, чем масштабные военные действия в Европе в XXI веке и внутренние репрессии гораздо большего масштаба, чем в позднем СССР, представить себе невозможно. Куда хуже? Мы уже живем в антиутопии, благодаря Кремлю и уступчивости элит превратившейся в реальность.
Что может быть страшнее? Кто этот будущий монстр? Глава Совбеза Николай Патрушев? Но чем он ужаснее Путина? Скорее, он один из голосов режима, певец конспирологии и антиамериканизма.
Неформальный полевой командир вроде Евгения Пригожина? Но, во-первых, Пригожин не стал бы узнаваем в масштабах страны, если бы сам не был порождением системы Путина и пожирателем гигантских бюджетных денег, лучшим, талантливейшим аутсорсером Кремля. Во-вторых, нужно обладать его отрицательной, но все-таки мощной харизмой и бизнес-возможностями, чтобы всерьез начать угрожать центральной власти. Таких людей нет, да и сами возможности формировать армию «кочующих бандитов» возникают, только если человек с амбициями уже основательно присосался к государственному бюджету.
Перевороты на африканский манер? Это не в политической (анти)культуре России. Предполагать, что заговор может стать доминирующим политическим сценарием — это все равно что всерьез предсказывать массовые протесты в связи с падением уровня жизни. Санкции, которые бьют не по Путину, а по рядовым россиянам, лишь настраивают их против Запада, а не мотивируют на то, чтобы с вилами пойти на Кремль.
Кстати, такая прогулка, как и выход на площадь с антипутинским плакатом, заканчивается в условиях сегодняшнего жесткого полицейского режима со спринтерской скоростью — примерно через несколько секунд. Может быть, даже быстрее, чем это происходило 25 августа 1968 года во время демонстрации «семерых смелых» против вторжения СССР в Чехословакию.
Один из милиционеров в 50-м отделении милиции, где составляли протокол на бунтарей, произнес, обращаясь к диссиденту Павлу Литвинову, историческую фразу: «Дурак, сидел бы тихо, жил бы спокойно». Именно такой месседж посылает населению России сегодняшняя власть — не высовывайтесь, и все будет хорошо. Большинство, естественно, следует такому совету, предпочитая пассивный или активный конформизм разнообразным проблемам для себя, а меньшинство встает на путь сопротивления с пониманием возможных тяжелых последствий для жизни и свободы.
Даже в условиях антиутопии социальная ткань в России не расползается. Сравнительную устойчивость, несмотря на все проблемы, сохраняет и экономическая система, все-таки построенная преимущественно на рыночных принципах. Адаптационные возможности российского общества оказались недооцененными. Как и равнодушие основной массы населения к тому, что происходит в политических верхах, что, собственно, обеспечивает определенный уровень поддержки действиям властей.
Эта же массовая индифферентность в будущем обеспечит спокойный транзит к новой власти: обыватель с легкостью подчинится любому, кто будет казаться легитимным правителем России, — любимый и родной Путин в случае смены власти перестанет быть любимым и родным за одну ночь. Как, собственно, это всегда происходило в истории страны.
Больше того, если уж говорить об исторических прецедентах, смена лидеров в России почти всегда сопровождалась либерализацией. Возможно, осторожной, противоречивой и неполной, но очень даже заметной. А борьба за власть в верхах не оборачивалась хаосом в самом государстве.
Даже после того как рухнул Советский Союз, в России не было серьезных беспорядков, население, как всегда, было занято выживанием и решением своих частных вопросов, быстрой адаптацией к новым обстоятельствам и, что важно, использованием новых возможностей.
Да, в результате страна стала свидетельницей двоевластия и битвы между президентской властью и Верховным советом, закончившейся впечатляющим эпизодом гражданской войны в октябре 1993 года. Но основная масса людей не собиралась вовлекаться в эти процессы, оставаясь сторонним наблюдателем. И приняла ту власть, которая оказалась победительницей. Ничто не указывает на то, что предстоящая смена власти — а рано или поздно она все-таки произойдет — обязательно способна привести к ужесточению режима и хаосу.
Технократы, вперед! Или назад
Еще одна страшилка — распад России. Причем предсказывать его стало уже общим местом в размышлениях политологов и футурологов. Но этот сценарий еще менее вероятен, чем хаос или появление «диктатора-хуже-Путина». «Парад суверенитетов» ранних ельцинских времен был связан с попытками регионов выживать на свой лад, с территориальным протекционизмом в условиях становления абсолютно новой экономики и государственности. Шутка ли: помимо экономической либерализации и приватизации, новой российской власти приходилось практически заново строить все государственные институты. Когда мы вспоминаем 1990-е, упускаем из виду абсолютно беспрецедентный масштаб задач, стоявших перед тогдашним правительством, у которого не было, по сути, ничего, включая казну и аппарат принуждения.
Россия системы Afterputin не может распасться в территориальном смысле по экономическим, бюджетным и политико-управленческим причинам. Россия страна не слишком богатая, неравенство доходное и имущественное дополняется в ней неравенством региональным. Множество территорий являются дотационными, а, учитывая большую роль государства и бюджетных расходов в экономике, зависимость существенной части регионов России от трансфертов из федерального бюджета и государственных кредитов очень велика.
Так называемые дотации на выравнивание бюджетной обеспеченности регионов идут уверенным потоком, а «дотации на сбалансированность» выросли за первое полугодие 2023 года на 1205,3%. Самостоятельное выживание региональных бюджетов, а значит, региональных экономик и социальной сферы практически невозможно, и отделение от федерации, от Москвы, означает серьезнейшие проблемы. Словом, экономические и социальные стимулы для территориального сепаратизма отсутствуют.
{banner_news_end}
Что касается лидерских амбиций руководителей регионов, здесь если и существуют стимулы к отделению, то скорее у национальных республик, но опять же большинство из них — дотационные, получающие политические инвестиции от центра ради сохранения общественного спокойствия (неслучайно, например, у Севастополя доходы городского бюджета выросли за первое полугодие 2023 года на 54,1%).
Кроме того, за последние годы произошла технократизация функций региональных руководителей: их обучение, подготовка, проверка и, естественно, назначения жестко контролируются федеральным центром. Ему они обязаны всем, подотчетны не населению, а высшему руководству, цели обозначены в соответствующих KPI, главный из которых — неписаный — это абсолютная лояльность первому лицу.
Но дело даже не столько в такой сильной зависимости от Кремля, а в том, что политические и карьерные амбиции региональных высших чиновников сводятся к тому, чтобы не остаться начальниками на территориальном уровне, а претендовать на высокие позиции в Москве, в федеральных органах власти.
Такая мотивация не предполагает никаких региональных бунтов и отделений от центра. Борьбу за власть, если таковая случится, они будут вести преимущественно за посты на федеральном уровне, а не региональном.
Надо отдать должное администрации президента, которая достигла реального успеха в создании системы карьерной возгонки лояльных технократов, ощущающих себя не собственниками территорий, а временными наемными менеджерами, которые могут быть уволены или повышены в должности в зависимости от личных достижений. Это и есть страховочная сетка от регионального сепаратизма. (Технология такой селекции и расстановки технократических кадров описана в нашем исследовании 2019 года «”Дети” Путина: кто будет править Россией после 2024 года?».)
Сравнительно оптимистический (если его вообще так можно определить) сценарий сводится к тому, что при определенных обстоятельствах на смену Путину придет как раз политик технократического типа. И этот человек необязательно будет из привычной колоды тех, кто сейчас участвует в условной гонке преемников (от Патрушева-младшего и Андрея Турчака до Вячеслава Володина и Сергея Кириенко). Впрочем, в этой колоде такие люди тоже есть, например Михаил Мишустин, который закрепился на втором место в рейтинге доверия политикам «Левада-Центра», и Сергей Собянин: эти два руководителя изо всех сил стараются сохранять свой имидж «прагматиков-хозяйственников».
Учитывая неизбежное постепенное ресурсное истощение путинской модели (финансовое, бюджетное, социально-экономическое, человеческое, психологическое, политическое), такого рода фигура — техническая, переходная или политическая — понадобится при переходе от жесткого путинизма к нормализации системы. Хуже точно не будет…