Класковский: Отвязаться от московской колесницы при Лукашенко нереально
На словах белорусские власти не отказываются от многовекторности внешней политики, но не готовы сделать реальные шаги, которые позволили бы начать восстановление диалога с Западом. Такой вывод напрашивается из заявлений министра иностранных дел Владимира Макея на пресс-конференции в Минске 16 февраля, пишет политический аналитик Александр Класковский.
Как и Александр Лукашенко, Макей уходит от разговора о причинах резкого ухудшения отношений с Западом после августа 2020 года (брутальное подавление массовых протестов, вызванных убеждением множества белорусов, что президентские выборы были сфальсифицированы).
Владимир Макей вспомнил о временах, когда Беларусь выcтупала с инициативой «Хельсинки-2», идеей создания пояса цифрового добрососедства, когда «многие подобные идеи обсуждались, например, на таких площадках, как “Минский диалог”».
Действительно, после того как Минск в 2014-м смог дистанцироваться от поддержки аннексии Крыма, был период заметного потепления в отношениях с Евросоюзом и США, шло интенсивное общение с теми, кого сегодня белорусская пропаганда рисует злобными врагами, которые-де всегда точили зубы на синеокую Беларусь.
{banner_news_show}
Но было же иначе. Так почему все сломалось в августе 2020-го? Почему так называемый коллективный Запад, который едва ли не готов был уже брататься (достаточно вспомнить сенсационный визит в Минск госсекретаря США Майка Помпео 1 февраля 2020 года), — вдруг резко отказал Лукашенко в легитимности и начал поддавливать санкциями?
Глава МИД не находит ничего лучшего, чем заявить:
Еще одно объяснение:
Хорошо, но все-таки: за что ее хотят наказать? Не за то ли, в частности, что в стране больше тысячи политзаключенных? Глава МИД снова и снова старательно обходит тему причин жесточайшего внутриполитического кризиса, который и лежит в основе кризиса внешней политики Минска.
Понятно, что министр не может прыгнуть выше пояса. Его риторика целиком лежит в прокрустовом ложе позиции Лукашенко. Таким образом, можно утвердиться в выводе, что и после референдума тот не собирается откручивать гайки внутри страны: притормаживать с репрессиями, выпускать политзаключенных, либерализовать работу СМИ и т.д.
Показателен ответ Макея на вопрос журналистки «Народной воли» о состоянии свободы слова в стране. Разгром негосударственных медиа министр объяснил тем, что ряд СМИ и журналистов «вместо объективной подачи информации занялись откровенным охаиванием власти». Он подчеркнул:
В том же контексте было заявлено:
Весь этот набор аргументов крайне неубедителен. Разве все уничтоженные СМИ призывали к санкциям в редакционных статьях? Могли публиковаться разные точки зрения, но это называется плюрализмом мнений. Далее: а что, государственную прессу с ее языком ненависти можно назвать объективной? В СМИ практикуются разные жанры, не только информационные. Публицистика по определению не может быть бесстрастной. Критика правительства всегда была и остается важнейшей функцией прессы в демократических странах, это форма контроля общества над властью. Оппозиция тоже имеет право выражать свою точку зрения через СМИ — почему их за это нужно уничтожать? Ведь белорусская Конституция вроде бы гарантирует каждому свободу мнений, убеждений и их свободное выражение.
Вопросы, конечно, наивные. Белорусские власти, напуганные протестами 2020 года, решили просто зачистить медиапространство от неподконтрольных СМИ, о чем не раз откровенно заявлял Лукашенко. И судя по тональности министра, смягчать свою, с позволения сказать, медиаполитику режим не намерен.
Показательно и то, как в проекте новой Конституции изменена статья 4. В нынешнем Основном законе записано: «Демократия в Республике Беларусь осуществляется на основе многообразия политических институтов, идеологий и мнений». Сейчас предлагается проголосовать за формулировку «…осуществляется на основе идеологии белорусского государства, а также многообразия политических институтов и мнений». То есть хотят ввести монополию государственной идеологии. Которой, как признавался Лукашенко, по сути-то, и нет. На практике дело сводится требованию к тотальной лояльности.
И после этого белорусские начальники еще удивляются, почему Запад их не понимает.
И все же на пресс-конференции звучали не только пропагандистские шаблоны. В частности, расплывчатый ответ Макея на вопрос, есть ли договоренности о транзите калия через Россию после отказа Литвы, показывает, что к альтернативе в этом вопросе белорусские власти не подготовились (возможно, не веря, что литовцы пойдут на такие издержки). А это чревато большой потерей валютной выручки.
Неприятным сюрпризом для Минска, надо думать, стал и отказ Украины перевозить железнодорожным транспортом белорусские минеральные удобрения, в ответ на что министр пообещал «адекватные шаги». То есть, надо понимать, некие экономические контрудары. Но вхождение в санкционную войну с Украиной чревато большими потерями именно для белорусской экономики. Поэтому можно предполагать, что пока дело ограничится в основном грозной риторикой.
Наконец, Макей уверил, что «ни одного [российского] военнослужащего, ни одной единицы боевой техники после учений [“Союзная решимость — 2022”] в Беларуси не останется».
Вот здесь, скорее всего, так и будет. Все-таки чужие войска не иголка в стоге сена. Их вывод/невывод легко проконтролировать, например, со спутников. При этом Лукашенко явно не хочет размещать в стране российские военные базы, пытается показать, что он не марионетка Кремля, как стали дружно считать на Западе и не только там.
Понятно, что если бы Владимир Путин решил начать большую войну с Украиной, то белорусский союзник никуда бы не делся. У Лукашенко не осталось альтернатив, зазора для геополитического маневра.
Но похоже на то, что сейчас Кремль, напоровшись на холодную решимость украинцев драться и вняв предупреждениям Запада о небывалых санкциях, будет потихоньку давать задний ход.
Соответственно, как отмечает политический аналитик Артем Шрайбман, у Лукашенко есть шанс получить награду (кредит, кое-что из оружия и т.д.) за союзническую верность в критическую минуту.
Но при этом имидж сателлита непредсказуемой России, а главное — реальная зависимость от нее усиливаются. Так что мечтам министра Макея о многовекторности, донорстве стабильности в регионе и прочем благолепии пока так и суждено остаться мечтами.
Как и Александр Лукашенко, Макей уходит от разговора о причинах резкого ухудшения отношений с Западом после августа 2020 года (брутальное подавление массовых протестов, вызванных убеждением множества белорусов, что президентские выборы были сфальсифицированы).
«Произошла какая-то разгерметизация мозговой оболочки»
Владимир Макей вспомнил о временах, когда Беларусь выcтупала с инициативой «Хельсинки-2», идеей создания пояса цифрового добрососедства, когда «многие подобные идеи обсуждались, например, на таких площадках, как “Минский диалог”».
Действительно, после того как Минск в 2014-м смог дистанцироваться от поддержки аннексии Крыма, был период заметного потепления в отношениях с Евросоюзом и США, шло интенсивное общение с теми, кого сегодня белорусская пропаганда рисует злобными врагами, которые-де всегда точили зубы на синеокую Беларусь.
{banner_news_show}
Но было же иначе. Так почему все сломалось в августе 2020-го? Почему так называемый коллективный Запад, который едва ли не готов был уже брататься (достаточно вспомнить сенсационный визит в Минск госсекретаря США Майка Помпео 1 февраля 2020 года), — вдруг резко отказал Лукашенко в легитимности и начал поддавливать санкциями?
Глава МИД не находит ничего лучшего, чем заявить:
«Произошла какая-то разгерметизация мозговой оболочки у западных политиков, в результате чего они абсолютно неадекватно оценивают ситуацию».
Еще одно объяснение:
«Беларусь выбрана [для санкционного давления] как страна, которую нужно образцово-показательно наказать, дабы таким образом продемонстрировать свои силы и геополитический вес».
Хорошо, но все-таки: за что ее хотят наказать? Не за то ли, в частности, что в стране больше тысячи политзаключенных? Глава МИД снова и снова старательно обходит тему причин жесточайшего внутриполитического кризиса, который и лежит в основе кризиса внешней политики Минска.
Понятно, что министр не может прыгнуть выше пояса. Его риторика целиком лежит в прокрустовом ложе позиции Лукашенко. Таким образом, можно утвердиться в выводе, что и после референдума тот не собирается откручивать гайки внутри страны: притормаживать с репрессиями, выпускать политзаключенных, либерализовать работу СМИ и т.д.
Независимую прессу власти не потерпят
Показателен ответ Макея на вопрос журналистки «Народной воли» о состоянии свободы слова в стране. Разгром негосударственных медиа министр объяснил тем, что ряд СМИ и журналистов «вместо объективной подачи информации занялись откровенным охаиванием власти». Он подчеркнул:
«Когда ряд СМИ занимают откровенную антиправительственную позицию и выступают в роли оппозиционных идеологов, это абсолютно неприемлемо».
В том же контексте было заявлено:
«У нас не будет никакого диалога с теми, кто проводит антигосударственную политику и призывает к санкциям…»
Весь этот набор аргументов крайне неубедителен. Разве все уничтоженные СМИ призывали к санкциям в редакционных статьях? Могли публиковаться разные точки зрения, но это называется плюрализмом мнений. Далее: а что, государственную прессу с ее языком ненависти можно назвать объективной? В СМИ практикуются разные жанры, не только информационные. Публицистика по определению не может быть бесстрастной. Критика правительства всегда была и остается важнейшей функцией прессы в демократических странах, это форма контроля общества над властью. Оппозиция тоже имеет право выражать свою точку зрения через СМИ — почему их за это нужно уничтожать? Ведь белорусская Конституция вроде бы гарантирует каждому свободу мнений, убеждений и их свободное выражение.
Вопросы, конечно, наивные. Белорусские власти, напуганные протестами 2020 года, решили просто зачистить медиапространство от неподконтрольных СМИ, о чем не раз откровенно заявлял Лукашенко. И судя по тональности министра, смягчать свою, с позволения сказать, медиаполитику режим не намерен.
Показательно и то, как в проекте новой Конституции изменена статья 4. В нынешнем Основном законе записано: «Демократия в Республике Беларусь осуществляется на основе многообразия политических институтов, идеологий и мнений». Сейчас предлагается проголосовать за формулировку «…осуществляется на основе идеологии белорусского государства, а также многообразия политических институтов и мнений». То есть хотят ввести монополию государственной идеологии. Которой, как признавался Лукашенко, по сути-то, и нет. На практике дело сводится требованию к тотальной лояльности.
«Государственная идеология характерна для тоталитарных режимов. Контроль над духовной жизнью общества — один из важнейших признаков тоталитаризма», — отмечает политический аналитик Валерий Карбалевич.
И после этого белорусские начальники еще удивляются, почему Запад их не понимает.
Отвязаться от московской колесницы при Лукашенко нереально
И все же на пресс-конференции звучали не только пропагандистские шаблоны. В частности, расплывчатый ответ Макея на вопрос, есть ли договоренности о транзите калия через Россию после отказа Литвы, показывает, что к альтернативе в этом вопросе белорусские власти не подготовились (возможно, не веря, что литовцы пойдут на такие издержки). А это чревато большой потерей валютной выручки.
Неприятным сюрпризом для Минска, надо думать, стал и отказ Украины перевозить железнодорожным транспортом белорусские минеральные удобрения, в ответ на что министр пообещал «адекватные шаги». То есть, надо понимать, некие экономические контрудары. Но вхождение в санкционную войну с Украиной чревато большими потерями именно для белорусской экономики. Поэтому можно предполагать, что пока дело ограничится в основном грозной риторикой.
Наконец, Макей уверил, что «ни одного [российского] военнослужащего, ни одной единицы боевой техники после учений [“Союзная решимость — 2022”] в Беларуси не останется».
Вот здесь, скорее всего, так и будет. Все-таки чужие войска не иголка в стоге сена. Их вывод/невывод легко проконтролировать, например, со спутников. При этом Лукашенко явно не хочет размещать в стране российские военные базы, пытается показать, что он не марионетка Кремля, как стали дружно считать на Западе и не только там.
Понятно, что если бы Владимир Путин решил начать большую войну с Украиной, то белорусский союзник никуда бы не делся. У Лукашенко не осталось альтернатив, зазора для геополитического маневра.
Но похоже на то, что сейчас Кремль, напоровшись на холодную решимость украинцев драться и вняв предупреждениям Запада о небывалых санкциях, будет потихоньку давать задний ход.
Соответственно, как отмечает политический аналитик Артем Шрайбман, у Лукашенко есть шанс получить награду (кредит, кое-что из оружия и т.д.) за союзническую верность в критическую минуту.
Но при этом имидж сателлита непредсказуемой России, а главное — реальная зависимость от нее усиливаются. Так что мечтам министра Макея о многовекторности, донорстве стабильности в регионе и прочем благолепии пока так и суждено остаться мечтами.