Ерофеев: «Иван Дурак – это коллективный образ, который является формой духовного идеала»
Писатель – о том, почему в России народ, а не нация.
– Мы еще находимся в состоянии народа. То есть это не нация, а народ. Разница большая, – рассуждает Виктор Ерофеев на Эхе Москвы. – Когда ты скажешь «шведский народ» – как-то звучит это странно. Или «финский народ». Все-таки это шведы, финны.
А мы – народ. Народ – это подразумевает, когда в него вливают содержание. То есть это такая пустая посудина. Может быть, симпатичная. И, в общем, я люблю русский народ. Но вливают туда все что угодно. И это до какой-то поры символизирует веру и преданность царю-пацану или как его еще назовешь. Я думаю, Иван Дурак – это коллективный образ, который является формой духовного идеала.
{banner_news_show}
Это началось еще даже до революции, что просвещение считалось опасным для режима. Но потом это перескочило на большевиков, которые забивали голову черт знает чем. И сейчас. Единственная радость заключается в том, что все-таки если у большевиков был коммунизм и этим заразить весь мир, то эта идея русского империализма, русского мира…
А потом, чем мы можем привлечь? Потому что все время мы говорим о том, что мы очень бедны, что нас 35 млн туалетов на улице, на дворах, и сколько там бьют и детей, и женщин в семьях. Это же транслируется. И все на это смотрят как на какое-то дикое уродство.
Конечно, тут есть и русская культура. Кстати говоря, они все отделяют. И русскую культуру любят. Любят и Чайковского, и Скрябина, и кого угодно в этой связи, да и того же Козьму Пруткова. Но здесь есть какая-то черта.
А беда наша, конечно, то, что у нас отсутствует политическая культура в народе. Она и не может быть. В этом смысле мы похожи очень на Нигерию. Я был в Нигерии. Там идут они, все хорошенькие такие и мужчины, и женщины. Это вот и есть народ.
– Мы еще находимся в состоянии народа. То есть это не нация, а народ. Разница большая, – рассуждает Виктор Ерофеев на Эхе Москвы. – Когда ты скажешь «шведский народ» – как-то звучит это странно. Или «финский народ». Все-таки это шведы, финны.
А мы – народ. Народ – это подразумевает, когда в него вливают содержание. То есть это такая пустая посудина. Может быть, симпатичная. И, в общем, я люблю русский народ. Но вливают туда все что угодно. И это до какой-то поры символизирует веру и преданность царю-пацану или как его еще назовешь. Я думаю, Иван Дурак – это коллективный образ, который является формой духовного идеала.
{banner_news_show}
Это началось еще даже до революции, что просвещение считалось опасным для режима. Но потом это перескочило на большевиков, которые забивали голову черт знает чем. И сейчас. Единственная радость заключается в том, что все-таки если у большевиков был коммунизм и этим заразить весь мир, то эта идея русского империализма, русского мира…
Дело в том, что если действительно в Советском Союзе была общемировая такая мечта или псевдомечта и можно было заразить тех же французов (как мы знаем, компартия была) и даже американцев, то теперь, конечно, русский мир не распространяется за границы бывшего или не существовавшего реально Советского Союза. Я имею в виду чисто общественно, потому что все-таки это была утопия.
А потом, чем мы можем привлечь? Потому что все время мы говорим о том, что мы очень бедны, что нас 35 млн туалетов на улице, на дворах, и сколько там бьют и детей, и женщин в семьях. Это же транслируется. И все на это смотрят как на какое-то дикое уродство.
Конечно, тут есть и русская культура. Кстати говоря, они все отделяют. И русскую культуру любят. Любят и Чайковского, и Скрябина, и кого угодно в этой связи, да и того же Козьму Пруткова. Но здесь есть какая-то черта.
А беда наша, конечно, то, что у нас отсутствует политическая культура в народе. Она и не может быть. В этом смысле мы похожи очень на Нигерию. Я был в Нигерии. Там идут они, все хорошенькие такие и мужчины, и женщины. Это вот и есть народ.