“Пусть Шуневич переодевается в форму НКВД, а я — милиционер независимой Беларуси“
14 июля Михаил Громыко вышел на свободу и спустя несколько дней согласился поговорить с «Нашей Нивой».
«Наша Нива»: Ну что же, расскажите, может быть, сначала, почему пришли в Куропаты, что было с вами дальше.
Михаил Громыко: Как я до этого дошел… (Улыбается.)
Я давно собирался поехать в Куропаты или, может, не только в Куропаты… Хотел выразить свои мысли, взгляды на отношение власти к нашей культуре, к белорусскому языку, ко всему. Можно сказать, что я завидую украинцам по-своему. Они любят свой язык, свою культуру, защищают их. А у нас это все пропадает.
Но жена работает на такой должности, она директор магазина, но зарплата небольшой… Дочь учится на платном в университете, сыну малому 4,5 года… Это же все сдерживает.
«НН»: Не хотелось лишний раз рисковать?
МГ: Да. Но тут всего накопилось, все сошлось.
Тот же министр Шуневич Игорь Анатольевич. Эти переодевания в форму НКВД, когда он говорит, что это наша история, наше наследие, пятое-десятое… Не знаю, какое у него там наследие.
Мое наследие — Беларусь. Я милиционер Беларуси, независимой страны.
От НКВД никуда не деться — да, было, наша история, совместная со всем бывшим Советским Союзом. Но это позорная часть истории. Забыть ее не забудешь, но не надо ее выпячивать. А если генерал надевает эту форму — то это будто бы мы все, милиционеры, ее тоже надеваем. Это что значит, что мы готовы работать теми же методами, что и НКВД? Я так это воспринимаю.
И недавно же Лукашенко сказал, что если мы не напряжемся, то придется войти в состав другого государства. И думаю, блин, 25 лет шли-шли, мол. Кровь из носу, надо напрягаться. Работаем-работаем, развиваем экономику, культуру, как нам говорят, а находимся черт его знает где. И кто виноват, снова «народец»?
А милицейская форма? Как только в России вводят новую форму, под эту марку меняют и в нашей милиции на похожую, почти один в один. У нас что, своего государства нет? А в нем нет дизайнеров, кутюрье, чтобы создать форму, которую можно с гордостью носить и говорить, что это наша, белорусская?
А в начале лета ввели новые удостоверения. Похожие на российские, только без двуглавой курицы, а с белорусским президентским гербом. Это что, мы готовимся входит в состав Российской империи?
Все это набегает, накапливается.
Плюс, я пришел на работу, а коллега, майор, после слов Лукашенко о «войти в состав другого государства» начинает при мне гуглить, сколько майор полиции зарабатывает в России. Он уже сдал страну фактически, ему пофиг, что здесь.
Это меня тоже зацепило.
Получается, может, действительно скоро войдем в состав России? Я сам родом из полесской глубинки. Так там уже вовсю слышишь русские слова. Раньше такого не было. Ассимиляция добралась. Отец мой в деревне смотрит «Россию-24» нон-стопом. Киселева и все остальное. Казалось бы, был умный человек, любовь к истории во мне от отца. А сейчас приезжаю — разговаривать невозможно. Зомбирование происходит через то телевидение.
И вот валится это все на голову, невозможно. Где мы, белорусы, где мы, где? А тут эти Куропаты.
«НН»: Что вас так возмутило в истории с Куропатами?
МГ: У меня спрашивала судья, против ли я ресторана. Я не против ресторана, я вообще против застройки Куропат. Это белорусская Голгофа, место скорби. А там строят и строят, нарушают законы. А со временем совсем застроят и скажут: так не было здесь ничего. Никто не расстреливал никого.
Я читаю новости — возле ресторана постоянно что-то происходит, то Кулакова сбили, то еще что-то. Они постоянно туда на российских номерах приезжают — это специально. Специально останавливаются, специально провоцируют, вызывают конфликт, агрессию. А потом скажут, мол, вот, оппозиция агрессивная, бульбабандеровцы.
«НН»: А зачем клиентам провоцировать протестующих?
МГ: Это не клиенты. Это засланные казачки. Что, они не знают, что происходит вокруг этого ресторана? Знают, но специально садятся в машины, едут под самые ворота. Надо там поесть — так поставь хотя бы машину подальше, иди пешком. Но нет.
Они будут отвечать потом? Шуневич говорит, что нарушения закона будут наказываться. Но я сомневаюсь, что накажут людей, которые Кулакову руку сломали. Дадут пару базовых, может, и все. Но это неважно.
Когда я был возле Куропат, приезжал парень, так он подготовлен был. Вышел из машины с распечаточками, стал рассказывать, что расстреляли не 200 тысяч, а максимум 30.
Я ему говорю: так а сколько вам как русскому человеку надо убитых, чтобы можно было плясать на этих костях? Чтобы жрать шашлык, запивая водкой, чтобы по бороде текло, сидеть и жрать на костях? А сколько надо тысяч убитых, чтобы ты там не жрал? Сотни тысяч? Миллионы?
Вот недавно снова приехали, чуть-чуть не подавили людей машинами. Почему? Потому что понимают, что имеют поддержку в силовых структурах, что наказания не будет. Специально добиваются, чтобы белорусы возмущались, что россияне такие сволочи. Зачем это им нужно, я не понимаю.
«НН»: Одним словом, накипело, вы не выдержали и поехали в Куропаты, я правильно понимаю?
МГ: Ну примерно так. Жена как раз собиралась к теще ехать в деревню. Я говорю, у меня здесь дела, то-сё. Отвез жену, вернулся — и поехал в Куропаты.
«НН»: Жена знала, что поедете туда?
МГ: Что конкретно в тот день поеду — нет. Но раньше я говорил, что собираюсь, она всё уговаривала еще год доработать… Но так это не кончится никогда, так и будешь «дорабатывать еще немного» всю жизнь.
«НН»: Так может, стоило сначала самому уволиться, а потом ехать протестовать? Вы же понимали, что потеряете работу.
МГ: Весь смысл был в том, что я приехал как действующий милиционер, с удостоверением. Я сначала вообще думал приехать в форме, но тогда бы выглядело, что я выступаю от имени МВД. А так я приехал как частное лицо, но как человек, который работает в милиции.
Мне и руководство говорило впоследствии: зачем ты так, уволься и делай что хочешь. Но бывший милиционер — это было бы уже не то. Я хотел показать, что в милиции есть нормальные, достойные люди, которые тоже переживают за свою родину, за людей своих.
«НН»: Кстати, некоторые говорили, что вы приехали в Куропаты в подпитии.
МГ: Нет, это неправда (смеется). Я волновался сильно, ситуация для меня была стрессовая. Я же не каждый день выхожу на акции. Нервозность была.
«НН»: Постояли вы там, сфотографировались и что потом? Поехали домой спокойно?
МГ: Да. На следующий день мне руководство звонит, мол, надо встретиться, подъедем, мол, поговорим, вы знаете о чем. А я сидел дома, пил пиво. И думаю нет, есть же стандартные милицейские методы, пригласят выйти в подъезд, а это же общественное место, ну и заберут меня за нахождение в пьяном виде.
Поэтому говорю: нет, давайте завтра. Приехал на работу, написал объяснительную, меня уволили с формулировкой «нарушение условий контракта». Потому что милиционер обязан не высказываться в поддержку партий, движений и объединений. Правда, я и не высказывался в поддержку кого-то, но надо же было меня уволить. Ну думаю, пусть будет так, все равно, найдут другую формулировку, чтобы выкинуть с работы. Да и хватит с меня уже этой системы. Гнилая система.
У нас же и идеологи работают, проводятся идеологические занятия, произносятся слова о чести, достоинстве, все такое… Но где та честь: офицерская, милицейская? Нет. Не присутствует. Должно быть полное подчинение приказам, только «линия партии».
Те же лжесвидетельства омоновцев [на судах] — где там честь? Они же знают сами, что лгут. Но это приказ. А мы, белорусы, люди супервысокой исполнительности.
Немного я переживал, что начальству влетит, ведь у нас же круговая порука. А я к начальнику очень хорошо относился. Он хороший мужик.
Вообще мы, милиционеры, каждый по отдельности — отличные ребята, а вместе соберешь — получается кусок непонятно чего.
Большинство милиционеров — золото, но система так выстроена.
Попрощался я с коллегами нормально, один только парень мне руку не пожал. Говорит, ну тут видеокамеры везде, не могу, не обижайся. Он в офицеры собирается идти, боится.
Но начальника не сильно наказали, ему «строго указали», фактически выговор на словах и всё. Я вздохнул с облегчением. Зла я никому не желаю.
«НН»: А когда и как вас задержали?
МГ: Утром 3 июля звонит мне начальство. Тогда уже появилась первая публикация в интернете, наверное, информация обо мне дошла наверх.
Приказали меня задержать до суда. И приказали сделать это нашим же сотрудникам, с которыми я работал.
Представляете? Даже во время восстания Калиновского позволяли офицерам царской армии перевестись в другую местность, чтобы не воевать против соотечественников. Только Муравьев-Вешатель запрещал переводить, был против, считал, что надо принуждать. И вот по сей день наше руководство пользуется методами Муравьева-Вешателя.
Звонит мне исполняющий обязанности заместителя начальника, говорит, что надо подъехать к ним, имеются вопросы у начальника насчет формы. Но это вопрос очень мелкий для начальника. Я понял, что если приеду, то там и останусь. Так и сказал заместителю, но тот стоял на своем.
Ехать к ним я отказался. Говорю, есть вопросы? Прятаться не буду, вызывайте в суд. Тогда предупредили, что будут меня искать, отрабатывать адреса, все как надо. Ну, говорю, это же ваша работа, правильно?
Ну и поехал я к другу в деревню, километров 30 от Минска. Переночевал там, утром думаю, поеду домой, придут за мной так придут.
Несколько километров от деревни отъехал. Остановился возле леса в туалет. Сделал свои дела, сел в машину, и тут со встречной полосы ко мне красная машинка сворачивает и становится нос к носу. Я собираюсь ехать, мне из машины машут — останавливайся. В машине — сотрудник ЦИПа и и.о. заместителя начальника ЦИПа.
Сзади подъезжает «газель», чтобы блокировать задний ход. А из красной машины выбегает человек, мой коллега, уже бывший, летит ко мне. Но я начал съезжать, та красная машина начинает пытаться преградить мне дорогу, слегка бьет в бок, в область бака.
Громыко показывает повреждения на своей машине, оставшиеся после попытки его задержания.
А если бы я перевернулся или машина загорелась? Это что, я такой уголовник?
Интересно, что задерживали меня на личных машинах. Та красная — личная машина прапорщика из ЦИПа, он же и за рулем был. Замечательный человек, хороший парень — хрестоматийный белорус, типичный, стопроцентный. Он мне всегда нравился, я даже сейчас на него не обижаюсь. Но приказ есть приказ, я же говорил, что белорусы — сверхисполнительный народ.
Я ему высказал потом: «Тебе бы сказали людей расстреливать — ты бы стрелял. Не потому что злой или хочешь убить кого-то. Не хотел бы сильно этого всего — но стрелял бы».
Ну и вот, приказ получил, еще и начальник рядом — ну и давай меня своей машиной бить.
Я поехал дальше, красная машина осталась стоять сзади, «газель» — за мной. Но понимаю, что смысла нет бежать. Смотрю на телефон — пропущенный от того заместителя начальника. Перезвонил, говорю, дай спокойно доехать домой, поставлю там машину и все, берите меня. Позвонил жене по пути, объяснил, что милиция меня забирает. Она покричала на меня немного (улыбается).
Припарковался у дома, вышел, мне руки за спину, наручники, и на Окрестина, там оформили — и в камеру.
«НН»: Когда вас задержали?
МГ: Это 4 июля было, задержание. А 5 июля суд. 10 суток ареста. На суде тоже интересно было. Обвиняли меня в пикете, за то, что с бело-красно-белым флагом я сфотографировался. Но ведь это наследие наше. Президент же присягу на нем давал, становился на колено, тот флаг целовал.
Ну я рассказал судье о моем отношении к Куропатам. Говорю, был это не пикет. Судья предлагает тогда искать и вызывать свидетелей. Я понимаю, что все равно придется в камере сидеть, ждать, пока свидетели найдутся, потом следующее заседание… Ладно, говорю, не надо искать никого, пусть будет пикет.
Надеялся я, может штраф присудят. Но получил 10 суток.
Я сидел с теми же фактически, кого недавно охранял. Смотрят, что лицо знакомое, но где видели, вспомнить не могут. Я рассказал, за что меня посадили, правда, о том, что милиционером был, говорить не стал. Подсаживали ко мне «барабашку», чтобы разговорил. Думали, что мне денег заплатили за то, что ездил в Куропаты. Вот так работает и думает система.
Система настроена Игорем Шуневичем. Я его даже немного понимаю, так сказать. Он родом из Луганска. Но он украинцем себя не считает. Получается, что и не украинец, но и не белорус, и не русский. Он Homo Soveticus 2.0. Что он здесь делает? Чувствует он эту землю? Нет, это просто наемник, который обязан быть лояльным к власти, большего от него не требуется.
«НН»: Как сиделось?
МГ: Я был не в ЦИПе, а рядом, в помещении ИВС. Но нормально. Первые несколько дней я после всех стрессов просто спал. Люди рядом сидели нормальные.
«НН»: А как отреагировали на все эти события ваши родственники? Жена?
МГ: Жена ругалась, угрожала разводом, то-сё… Ну покричали друг на друга. Но впоследствии почитала комментарии в интернете, большинство комментариев было позитивных, тогда смягчилась.
Дочь — против всех таких ситуаций, переживает, могут же отчислить из института. Но меня поддерживала.
Мать сильно переживала: «Все село знает, беда!».
А отец с братом осудили, отец сказал, чтобы я не приезжал к нему.
Теща поддержала, кстати. Тесть был настроен отрицательно, но ведь у нас матриархат, всем рулит тёща (смеется).
«НН: А вы же, как сотрудник ЦИПа, знаете всех этих пикетчиков: Северинца, Дашкевича, Кулакова? Как относитесь к ним?
МГ: Молодцы, что выходят.
Я во время работы в милиции говорил ребятам: «Давайте подумаем. Тот же Северинец, в отличие от нас всех, матом не ругается, не пьет, не курит, в Бога верит, белорусскую культуру чтит, за страну переживает. Что еще нужно, чтобы быть достойным гражданином Беларуси? А он здесь чалится».
То же и про Дашкевича могу сказать, и про других. А я пью, матерюсь, курю…
Я хуже их в несколько раз. Да и все мы хуже, по сути. У большинства из нас ни флага нет, ни родины.
«НН»: Говорили, что вы во время работы в ЦИПе к политическим относились по-человечески.
МГ: Раньше давали команду сверху, чтобы политическим было непросто. То белье не давали, то кидали в камеру к бомжам. А теперь такого уже нет.
Сам я особенно Леониду Кулакову симпатизирую. Простой хороший мужик. Бывало, я тайком ему сигареты передавал.
«НН»: А как вы вообще попали в милицию? Как и почему решили стать милиционером?
МГ: В милицию я попал почти случайно, честно скажу. Но я такой человек, что если форму надел, то надо служить достойно.
Я родом из Гомельской области, деревня Глушковичи. Родители там и живут, и брат родной. Я окончил техникум, была возможность пойти в БНТУ на третий курс, но решил, что все мужики идут в армию. Отслужил, вернулся. Женился, жена приезжала в мою деревню к бабушке, так и познакомились. Жена из-под Минска, она в Глушковичах жить не захотела.
Переехал к ней и ее родителям, стал искать работу. Устроился сначала во вневедомственную охрану. Честно сказать, когда шел, то и не знал, что это тоже милиция, думал, буду сторожем.
Поработал сначала в охране, впоследствии меня взяли в охрану в Минск. Работал лет шесть, затем ушел в «бобры». Раньше были «кроты» и «бобры». Одни охраняли метро, другие — объекты «Водоканала». Ну я и стал «бобром». Там лет семь провел, потом перевелся в вытрезвитель. Поработал два года и понял, что надо уходить, иначе либо уволят, либо посадят.
«НН»: Почему?
МГ: В вытрезвителе невозможно без применения физической силы. «Клиенты» бьются, плюются в тебя. И тяжело себя контролировать, чтобы без превышения полномочий, а человека надо же аккуратно скрутить и «положить спать». Некоторые своим говном пытались кинуть или обмазать. Один такой при мне навалил в штаны, сунул туда руку, набрал горсть и в меня бросает. Гражданин! (Смеется.)
Не выдержал я там и перевелся в санитарное подразделение, которое собирает трупы по городу, если есть подозрение на криминал. Спокойнее службы я не видел: сутки через трое, трупы молчат, разве что иногда пахнут не очень.
На жаргоне есть «гниляки» — те, что давно лежат и начали разлагаться. И я почти в первый же вызов свой поехал за «гниляком». Забрали, отвезли в морг, пошли на обед. Начальник посмотрел, что я ем спокойно, говорит: о, значит будешь работать!
Впоследствии это подразделение сократили. Хотел вернуться в «бобры», но не взяли, у меня был выговор: однажды наговорил начальнику всякого. Но это единственный выговор за 20 лет! И то его сняли потом!
Ну и выбора не было особенно. Пошел на Окрестина, там всегда не хватало людей. Переработок было много.
И я отработал там два года. Стал сталкиваться с политическими заключенными.
«НН»: И сколько зарабатывал прапорщик на Окрестина, если не секрет?
МГ: Не секрет. 800—850 рублей.
«НН»: Квартиру построили под льготный кредит?
МГ: Да, под 3%.
«НН»: Не жалеете, что закончилась служба?
МГ: Нет. Уже когда сидел на сутках, понял, что почувствовал себя легче, как камень с плеч свалился. Хотя и за решеткой, а было ощущение свободы. Есть же понятие такое — «давление погон». И действительно, вроде как давит что-то на тебя. Ты постоянно держишь себя в рамках, контролируешь каждый шаг…
«НН»: Снова поедете в Куропаты?
МГ: Пока не готов. Наверное, нет. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить».
Сам я считаю, что своей поездкой к ресторану сделал мало, с комариный нос. Но хоть что-то сделал. Я не за деньги в Куропаты ездил. Я поехал туда для себя, для сына своего малого. Не хочу, чтобы он вырос и слышал, что его отец — бывший опричник.
И таких, как я, в милиции хватает людей. Только не каждый может решиться на что-то. Кто-то из классиков хорошо сказал: «Если бы приказать белорусу быть белорусом, то какой бы замечательный это был белорус!»
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter
Дорогие читатели, не имея ресурсов на модерацию и учитывая нюансы белорусского законодательства, мы решили отключить комментарии. Но присоединяйтесь к обсуждениям в наших сообществах в соцсетях! Мы есть на Facebook, «ВКонтакте», Twitter и Одноклассники
