Теория и практика военного переворота: кто устережет сторожей?
В середине ноября президент Зимбабве Роберт Мугабе уволил вице-президента Эммерсона Мнангагву. Армии это не понравилось, и вскоре бессменный лидер африканского государства оказался под домашним арестом.
Военные захватили еще и телевидение, но заявили, что это не переворот: Мугабе по-прежнему главнокомандующий, и ему ничего не угрожает.
Только за последние 70 лет в мире случилось почти полтысячи переворотов. Со времен появления первых государств и армий люди ломали головы над тем, как держать в узде вооруженные силы, без которых существование государства невозможно.
У командиров больших групп вооруженных людей, привыкших беспрекословно подчиняться приказам, время от времени возникает желание поделиться с гражданскими властями своими представлениями о миропорядке.
События в Зимбабве в очередной раз напомнили, что решить эту проблему до конца не удалось.
К истории вопроса
Традиция военных переворотов восходит к седой древности. В истории Древнего Рима выделяют период "Кризиса III века" и "солдатских императоров" - людей порой весьма простого происхождения, приведенных к власти легионами. Все они продержались у власти не больше года.
А вот провозглашенный императором войсками Луций Септимий Север просидел на троне 19 лет и стал родоначальником династии.
Понимая роль армии в удержании власти, он увеличил жалованье легионерам, возвел центурионов в сословие всадников и пожаловал ряд привилегий ветеранам. Понимая роль армии в смене власти, догадливый император разделил большие провинции на округа и расквартировал там легионы с тем, чтобы рассредоточить военных по территории империи.
Все это позволило Северу умереть своей смертью в весьма преклонном по древнеримским меркам возрасте 64 лет.
Похожие примеры можно найти в любую историческую эпоху в любой стране мира. Большое число вооруженных и вымуштрованных людей, привыкших подчиняться приказам, - это серьезный аргумент в борьбе за власть.
Абсолютный рекордсмен мира, Боливия, за 170 лет со времен Симона Боливара пережила почти 200.
Более современная статистика тоже впечатляет: по оценкам историков, с 1950 по 2010 годы в мире произошло 457 государственных переворотов, почти половина из которых, 227, завершились успехом.
Более двух третей этих путчей пришлось на страны Африки и Латинской Америки, и в большинстве из них принимали участие военные.
Немного теории
Отношения армии, власти и гражданского общества превратились в целую науку, в первую очередь, в США, где еще отцы-основатели были обеспокоены перспективой содержать в стране большую армию в мирное время.
А после массовой демобилизации по окончании Второй мировой войны, когда расквартированные за рубежом военные протестовали, а иногда и бунтовали против перевода "на гражданку", президент Труман посчитал за благо ускорить этот процесс, не считаясь с тем, что Советский Союз его примеру не последовал.
Спустя пять лет численность армии США сократилась с 12 миллионов до полутора миллионов. С некоторыми колебаниями (во время Корейской и Вьетнамской войн) она остается такой и по сей день.
В 1957 году в своей книге "Солдат и государство" Сэмюэл Хантингтон описал противоречия между миром и ценностями военных и гражданских и предложил свой рецепт удержания контроля гражданской власти над штабами, обозначенный им как "профессионализм военных".
Суть его в том, что власть определяет задачи военным, а потом уже не вмешивается в их исполнение, целиком полагаясь на профессионализм исполнителей. Военное "сословие" - то есть офицерский состав, - таким образом признается в обществе как группа экспертов и пользуется уважением, что, по мнению Хантингтона, снижает риск возможного конфликта между властью и штабами.
В 2009 году автор исследования в журнале "Вооруженные силы и общество" Дейл Хёрспринг пришел к похожим выводам, анализируя отношения между армией и обществом в США и России в периоды Ельцина-Буша старшего и Путина-Буша младшего.
По его мысли, военный мир, несмотря на присущую ему консервативность, все же развивается, и задача власти - по возможности прививать ему идеалы гражданского общества. Для этой цели прекрасно подходит воинский призыв, позволяющий максимально большому числу гражданских лиц взаимодействовать с армейским миром на низовом уровне.
В ядерную эпоху американская армия будет способна как к глобальному сдерживанию, так и к участию в локальных конфликтах, выполняя, скорее, полицейские функции, считал Яновиц, и в этом случае армия из "пожарной команды" превращается в полицию, функционирующую ежедневно, хотя и на международном уровне.
И Хантингтон, и Яновиц полагали, что военные и гражданские - это два разных мира, и физически, и идеологически.
Появившаяся позже теория Ребекки Шлифф не считает это разделение необходимым, и предполагает, что отношения армии и общества должны стать результатом консенсуса между военными, политическими элитами и гражданским обществом по четырем ключевым вопросам: социальному составу офицерского корпуса, политическому процессу принятия решений, методу комплектации воинских частей и стилю военных операций.
Исследователи согласны в одном: проблема взаимоотношений либерального по природе мирного населения и большой массы вооруженных людей с довольно консервативной идеологией, безусловно, существует.
Мирное сосуществование
Интересно, что в разработке теорий взаимодействия армии и общества военные не принимали деятельного участия. Во всех армиях мира к гражданским принято относиться как минимум снисходительно.
Непонимание мотивов и недоверие существует и на высшем уровне: так, крупный исследователь Вьетнамской войны Гарри Саммерс считает, что политическое руководство не сумело распознать цель, которую ставило руководство военное - победить.
Культура военных действительно отличается от культуры гражданских, более того, многие исследователи сегодня признают, что они и дальше должны существовать отдельно друг от друга. Однако те же ученые считают, что этот культурный разрыв сегодня углубляется.
К концу Холодной войны отношения армии и общества в большинстве западных стран стали меняться. Практически не осталось призывных армий, так называемый "дивиденд мира" (экономическая выгода от сокращения расходов на оборону, пропагандируемая Джорджем Бушем-старшим и Маргарет Тэтчер) пришелся ко двору многих европейских правительств.
Нельзя сказать, что военные остались совсем без работы, однако их общественный вес снизился, а любые ассигнования на военные нужды приходилось выколачивать из правительств в баталиях, по накалу не уступающих Бородинской битве.
Насмотревшись на ужасы мировой бойни, западные страны взяли под контроль собственных генералов. В 1951 году президент США Гарри Трумэн отстранил от командования объединенными войсками союзников в Корее героя Второй мировой генерала Дугласа Макартура, подозревая его если не в желании, то в готовности применить ядерное оружие против Китая и Советского Союза в случае их открытого вступления в войну.
Общественность поддержала уволенного генерала, но принцип гражданского контроля над армией, присущий американской политической традиции, возобладал.
В Африке и Латинской Америке такой традиции не было, и потому история вмешательства военных в дела государства там куда более богатая: это и Гамаль Насер в Египте, и Жозеф Мобуту в Конго, и Муамар Каддафи в Ливии, и Хафез Асад в Сирии, и Аугусто Пиночет в Чили, и еще с десяток других путчей.
В Азии - Первез Мушарраф в Пакистане и Прают Чан-Оча в Таиланде. Справедливости ради отметим и греческих "черных полковников", хотя для Европы это, скорее, исключение.
В определенной степени в повышенной активности путчистов за пределами стран "золотого миллиарда" виновна исторически сложившаяся особая роль армии: военная профессия престижна, офицерский состав зачастую обучался в западных военных академиях (в ряде стран эта традиция сохранилась с колониальных времен). Наконец, в армии кормят.
Исследователи, в частности Кристен Харкнесс, отмечают, что в неоднородных обществах заметную роль играют и этнические разногласия, что хорошо видно, например, в Африке с ее довольно произвольно прочерченными границами.
Исследователи выделяют еще несколько важных предпосылок для путча: готовность к участию в войне (в воюющих странах перевороты происходят реже), внутренние конфликты и протесты, слабость избранного демократическим путем лидера взамен ушедшего автократа и даже относительная малочисленность населения.
Однако главным образом склонность военных вмешиваться в политические процессы, по-видимому, все же лежит в политической плоскости.
Quis custodiet ipsos custodes?
Российский военный аналитик Александр Гольц напоминает, что армия в принципе представляет собой недемократический институт, и в демократическом обществе контроль над армией является прямым следствием разделения властей.
Важным также является воспитание офицерского состава с тем, чтобы у него не возникало желания вмешиваться в политику, а также наличие свободной прессы и независимой военной экспертизы, осуществляемой гражданскими экспертами - они должны первыми распознать нежелательные изменения в вооруженных силах и предупредить о них общество.
Интересно, что в США, отказавшихся от призывной армии в 70-х года прошлого века, предсказанного Хантингтоном бунта военных не произошло. Более того, противовесом подчас излишне импульсивному для президента сверхдержавы Дональду Трампу иногда выступает именно генералитет, подчеркивает Александр Гольц, полагая, что это - результат правильного воспитания офицерских кадров.
Современный западный мир не знал военных переворотов в чистом виде - "после того, как демократия по-настоящему утвердилась в Европе", добавляет Александр Гольц. И Франко, и "черные полковники" таким образом выпадают из благополучной европейской статистики. Особняком стоит и относительно демократическая Турция, чья история тоже весьма богата вмешательствами военных в политику.
Тем не менее, в целом можно говорить, что правильно устроенное демократическое общество, в котором отлажены многоуровневые механизмы внешнего и внутреннего контроля, практически гарантированно защищено от военного переворота. "В нормальном государстве армия находится вне политики, - говорит эксперт. - При этом аполитичность предполагает очень серьезное образование офицерских кадров".
Правильная подготовка кадров служит, в том числе, и страховкой на случай, если военным отдан заведомо преступный приказ. Даже в призывных армиях, где сегодняшние солдаты - это вчерашние и завтрашние мирные граждане, приказы стрелять на поражение обычно выполняются: рефлекс выполнять команды старших по званию, не раздумывая, очень быстро доводится до автоматизма.
Впрочем, в демократических государствах система власти до определенной степени гарантирует, что высшее руководство не сможет отдать преступный приказ.
Демократизация вооруженным путем
Исследование 2016 года Are Сoups Good For Democracy? ("Хороши ли перевороты для демократии?") выделяет четыре типа переворотов по их итогу: неудачный переворот, смена лидера в пределах одной властной группы, замена одного диктатора на другого и отстранение диктатора с последующей демократизацией.
Примерно половина всех переворотов со времен Холодной войны и до сегодняшнего дня увенчались установлением автократических режимов. Однако примерно 12% путчей во время Холодной войны и около 40% по ее окончании привели к появлению демократических правительств.
Если целью переворота не является возведение очередного генерала, полковника или майора в статус "Отца вечности" или хотя бы "Спасителя отечества", то взявшие власть военные спустя какое-то время вновь отдают ее гражданским. Так случилось даже в Бирме, где, казалось, этого не произойдет никогда. Все же механизмы управления государством отличаются от командования армиями.
И все же военный переворот, пусть и бескровный - это неэффективный и недостойный метод установления народовластия. Демократия, построенная штыками, редко бывает долговечной.
Военные захватили еще и телевидение, но заявили, что это не переворот: Мугабе по-прежнему главнокомандующий, и ему ничего не угрожает.
Только за последние 70 лет в мире случилось почти полтысячи переворотов. Со времен появления первых государств и армий люди ломали головы над тем, как держать в узде вооруженные силы, без которых существование государства невозможно.
У командиров больших групп вооруженных людей, привыкших беспрекословно подчиняться приказам, время от времени возникает желание поделиться с гражданскими властями своими представлениями о миропорядке.
События в Зимбабве в очередной раз напомнили, что решить эту проблему до конца не удалось.
К истории вопроса
Традиция военных переворотов восходит к седой древности. В истории Древнего Рима выделяют период "Кризиса III века" и "солдатских императоров" - людей порой весьма простого происхождения, приведенных к власти легионами. Все они продержались у власти не больше года.
А вот провозглашенный императором войсками Луций Септимий Север просидел на троне 19 лет и стал родоначальником династии.
Понимая роль армии в удержании власти, он увеличил жалованье легионерам, возвел центурионов в сословие всадников и пожаловал ряд привилегий ветеранам. Понимая роль армии в смене власти, догадливый император разделил большие провинции на округа и расквартировал там легионы с тем, чтобы рассредоточить военных по территории империи.
Все это позволило Северу умереть своей смертью в весьма преклонном по древнеримским меркам возрасте 64 лет.
Похожие примеры можно найти в любую историческую эпоху в любой стране мира. Большое число вооруженных и вымуштрованных людей, привыкших подчиняться приказам, - это серьезный аргумент в борьбе за власть.
Боливийские военные вышли на демонстрацию протеста. А могли и на танках выехать. Фото: GETTY IMAGES
Новая и новейшая история тоже богата военными переворотами.Абсолютный рекордсмен мира, Боливия, за 170 лет со времен Симона Боливара пережила почти 200.
Более современная статистика тоже впечатляет: по оценкам историков, с 1950 по 2010 годы в мире произошло 457 государственных переворотов, почти половина из которых, 227, завершились успехом.
Более двух третей этих путчей пришлось на страны Африки и Латинской Америки, и в большинстве из них принимали участие военные.
Немного теории
Отношения армии, власти и гражданского общества превратились в целую науку, в первую очередь, в США, где еще отцы-основатели были обеспокоены перспективой содержать в стране большую армию в мирное время.
А после массовой демобилизации по окончании Второй мировой войны, когда расквартированные за рубежом военные протестовали, а иногда и бунтовали против перевода "на гражданку", президент Труман посчитал за благо ускорить этот процесс, не считаясь с тем, что Советский Союз его примеру не последовал.
Спустя пять лет численность армии США сократилась с 12 миллионов до полутора миллионов. С некоторыми колебаниями (во время Корейской и Вьетнамской войн) она остается такой и по сей день.
В 1957 году в своей книге "Солдат и государство" Сэмюэл Хантингтон описал противоречия между миром и ценностями военных и гражданских и предложил свой рецепт удержания контроля гражданской власти над штабами, обозначенный им как "профессионализм военных".
Суть его в том, что власть определяет задачи военным, а потом уже не вмешивается в их исполнение, целиком полагаясь на профессионализм исполнителей. Военное "сословие" - то есть офицерский состав, - таким образом признается в обществе как группа экспертов и пользуется уважением, что, по мнению Хантингтона, снижает риск возможного конфликта между властью и штабами.
В 2009 году автор исследования в журнале "Вооруженные силы и общество" Дейл Хёрспринг пришел к похожим выводам, анализируя отношения между армией и обществом в США и России в периоды Ельцина-Буша старшего и Путина-Буша младшего.
12-миллионная армия в мирное время - дорогое и беспокойное удовольствие. Фото: GETTY IMAGES
Через несколько лет после Хантингтона другой американский мыслитель, социолог Моррис Яновиц предложил свой рецепт.По его мысли, военный мир, несмотря на присущую ему консервативность, все же развивается, и задача власти - по возможности прививать ему идеалы гражданского общества. Для этой цели прекрасно подходит воинский призыв, позволяющий максимально большому числу гражданских лиц взаимодействовать с армейским миром на низовом уровне.
В ядерную эпоху американская армия будет способна как к глобальному сдерживанию, так и к участию в локальных конфликтах, выполняя, скорее, полицейские функции, считал Яновиц, и в этом случае армия из "пожарной команды" превращается в полицию, функционирующую ежедневно, хотя и на международном уровне.
И Хантингтон, и Яновиц полагали, что военные и гражданские - это два разных мира, и физически, и идеологически.
Появившаяся позже теория Ребекки Шлифф не считает это разделение необходимым, и предполагает, что отношения армии и общества должны стать результатом консенсуса между военными, политическими элитами и гражданским обществом по четырем ключевым вопросам: социальному составу офицерского корпуса, политическому процессу принятия решений, методу комплектации воинских частей и стилю военных операций.
Исследователи согласны в одном: проблема взаимоотношений либерального по природе мирного населения и большой массы вооруженных людей с довольно консервативной идеологией, безусловно, существует.
Мирное сосуществование
Интересно, что в разработке теорий взаимодействия армии и общества военные не принимали деятельного участия. Во всех армиях мира к гражданским принято относиться как минимум снисходительно.
Непонимание мотивов и недоверие существует и на высшем уровне: так, крупный исследователь Вьетнамской войны Гарри Саммерс считает, что политическое руководство не сумело распознать цель, которую ставило руководство военное - победить.
Культура военных действительно отличается от культуры гражданских, более того, многие исследователи сегодня признают, что они и дальше должны существовать отдельно друг от друга. Однако те же ученые считают, что этот культурный разрыв сегодня углубляется.
К концу Холодной войны отношения армии и общества в большинстве западных стран стали меняться. Практически не осталось призывных армий, так называемый "дивиденд мира" (экономическая выгода от сокращения расходов на оборону, пропагандируемая Джорджем Бушем-старшим и Маргарет Тэтчер) пришелся ко двору многих европейских правительств.
Нельзя сказать, что военные остались совсем без работы, однако их общественный вес снизился, а любые ассигнования на военные нужды приходилось выколачивать из правительств в баталиях, по накалу не уступающих Бородинской битве.
В глазах общественности генерал Макартур был героем. В глазах президента Трумэна - нет. Фото: GETTY IMAGES
Но это в отстроившейся после Второй мировой войны Европе и в Соединенных Штатах, на материковой территории которых боевых действий не велось уже более ста лет.Насмотревшись на ужасы мировой бойни, западные страны взяли под контроль собственных генералов. В 1951 году президент США Гарри Трумэн отстранил от командования объединенными войсками союзников в Корее героя Второй мировой генерала Дугласа Макартура, подозревая его если не в желании, то в готовности применить ядерное оружие против Китая и Советского Союза в случае их открытого вступления в войну.
Общественность поддержала уволенного генерала, но принцип гражданского контроля над армией, присущий американской политической традиции, возобладал.
В Африке и Латинской Америке такой традиции не было, и потому история вмешательства военных в дела государства там куда более богатая: это и Гамаль Насер в Египте, и Жозеф Мобуту в Конго, и Муамар Каддафи в Ливии, и Хафез Асад в Сирии, и Аугусто Пиночет в Чили, и еще с десяток других путчей.
В Азии - Первез Мушарраф в Пакистане и Прают Чан-Оча в Таиланде. Справедливости ради отметим и греческих "черных полковников", хотя для Европы это, скорее, исключение.
В определенной степени в повышенной активности путчистов за пределами стран "золотого миллиарда" виновна исторически сложившаяся особая роль армии: военная профессия престижна, офицерский состав зачастую обучался в западных военных академиях (в ряде стран эта традиция сохранилась с колониальных времен). Наконец, в армии кормят.
Исследователи, в частности Кристен Харкнесс, отмечают, что в неоднородных обществах заметную роль играют и этнические разногласия, что хорошо видно, например, в Африке с ее довольно произвольно прочерченными границами.
Разношерстное ополчение из разных племен - не лучший рецепт боеспособной армии. Хотя в Мали это получилось. Фото: GETTY IMAGES
Немалую роль играет и состояние экономики. В кризисной ситуации армия является наиболее четко функционирующим государственным механизмом просто в силу своей конструкции.Исследователи выделяют еще несколько важных предпосылок для путча: готовность к участию в войне (в воюющих странах перевороты происходят реже), внутренние конфликты и протесты, слабость избранного демократическим путем лидера взамен ушедшего автократа и даже относительная малочисленность населения.
Однако главным образом склонность военных вмешиваться в политические процессы, по-видимому, все же лежит в политической плоскости.
Quis custodiet ipsos custodes?
Российский военный аналитик Александр Гольц напоминает, что армия в принципе представляет собой недемократический институт, и в демократическом обществе контроль над армией является прямым следствием разделения властей.
"Не имея абсолютной монополии на контроль над вооруженными силами, каждая из властей имеет свой кусочек, так, чтобы полностью вооруженные силы не были подчинены никому, - говорит он. - Это и парламентский контроль, и регулярные отчеты руководителей вооруженных сил перед парламентом, определение парламентом параметров военного бюджета, и так далее".
Важным также является воспитание офицерского состава с тем, чтобы у него не возникало желания вмешиваться в политику, а также наличие свободной прессы и независимой военной экспертизы, осуществляемой гражданскими экспертами - они должны первыми распознать нежелательные изменения в вооруженных силах и предупредить о них общество.
Интересно, что в США, отказавшихся от призывной армии в 70-х года прошлого века, предсказанного Хантингтоном бунта военных не произошло. Более того, противовесом подчас излишне импульсивному для президента сверхдержавы Дональду Трампу иногда выступает именно генералитет, подчеркивает Александр Гольц, полагая, что это - результат правильного воспитания офицерских кадров.
Американские генералы сегодня выступают в роли бастионов демократии. Фото: GETTY IMAGES
Наверно, можно поспорить с тем, что противостояние с верховной исполнительной властью в стране может считаться образцом соблюдения субординации. Но когда речь идет о возможном применении ядерного оружия, приятно сознавать, что генеральский корпус США с времен Макартура заметно эволюционировал.Современный западный мир не знал военных переворотов в чистом виде - "после того, как демократия по-настоящему утвердилась в Европе", добавляет Александр Гольц. И Франко, и "черные полковники" таким образом выпадают из благополучной европейской статистики. Особняком стоит и относительно демократическая Турция, чья история тоже весьма богата вмешательствами военных в политику.
Тем не менее, в целом можно говорить, что правильно устроенное демократическое общество, в котором отлажены многоуровневые механизмы внешнего и внутреннего контроля, практически гарантированно защищено от военного переворота. "В нормальном государстве армия находится вне политики, - говорит эксперт. - При этом аполитичность предполагает очень серьезное образование офицерских кадров".
Правильная подготовка кадров служит, в том числе, и страховкой на случай, если военным отдан заведомо преступный приказ. Даже в призывных армиях, где сегодняшние солдаты - это вчерашние и завтрашние мирные граждане, приказы стрелять на поражение обычно выполняются: рефлекс выполнять команды старших по званию, не раздумывая, очень быстро доводится до автоматизма.
В августе 1991 года армия не стала стрелять по мирным гражданам. Фото: GETTY IMAGES
Решение выполнять или не выполнять приказы о стрельбе на поражение в кризисные моменты обычно лежит на совести высшего командного состава. Так, в 1991 году командующий ВДВ Грачев и командир группы "А" КГБ СССР Карпухин созвонились и решили не выполнять данные им приказы, отлично понимая при этом, что им грозит трибунал.Впрочем, в демократических государствах система власти до определенной степени гарантирует, что высшее руководство не сможет отдать преступный приказ.
Демократизация вооруженным путем
Исследование 2016 года Are Сoups Good For Democracy? ("Хороши ли перевороты для демократии?") выделяет четыре типа переворотов по их итогу: неудачный переворот, смена лидера в пределах одной властной группы, замена одного диктатора на другого и отстранение диктатора с последующей демократизацией.
Примерно половина всех переворотов со времен Холодной войны и до сегодняшнего дня увенчались установлением автократических режимов. Однако примерно 12% путчей во время Холодной войны и около 40% по ее окончании привели к появлению демократических правительств.
Если целью переворота не является возведение очередного генерала, полковника или майора в статус "Отца вечности" или хотя бы "Спасителя отечества", то взявшие власть военные спустя какое-то время вновь отдают ее гражданским. Так случилось даже в Бирме, где, казалось, этого не произойдет никогда. Все же механизмы управления государством отличаются от командования армиями.
И все же военный переворот, пусть и бескровный - это неэффективный и недостойный метод установления народовластия. Демократия, построенная штыками, редко бывает долговечной.