“Участок воложинской трассы от Крево до границы контролировали сморгонские бандиты“

Постичь дзэн 90-х. Движ, деньги, тестостерон: smorgon.org гуляет по Сморгони бандитской и вдыхает дух времени.

В старших классах я денег от родителей не брал вообще. Зарплаты были нищенские – по 20 долларов, бесконечные задержки. Но даже на эти деньги купить было нечего. Проходишь по магазину, где в витринах расставлена только морская капуста. Полный коллапс для людей с советской ментальностью. И расслоение. Вот этот трудовой люд, который выживал с помощью дач, все брали какие-то сотки земли. И другая категория – дельцы. У части населения произошло резкое ментальное изменение, открылись реально новые возможности, соблазны – они стоили денег. Все думали как заработать – на чём угодно, любой ценой. Статус определялся доходом. Начал бурно развиваться бизнес, люди делали состояние за месяц. Попросту продавали друг другу всё. Разница в цене была колоссальная. Можно было отвезти в Вильнюс какую-то фигню, привезти другую фигню и заработать на этом тысячу. В Польшу, например, возили телевизоры, за стоимость одного можно было купить подержанную машину.

Разворовывалось всё советское наследие. Закрывались, переводились военные части, растаскивались колоссальные запасы меди, алюминия, резины, дизельного топлива. Тогда все были помешаны на цветных металлах. Они скупались прямо в центре города. Три машины приёмщиков на маленьком рынке – люди несли туда медь килограммами.

В это время на подъёме были валютчики. Мой дружок зарабатывал на этом от 400 до 700 долларов в день. Для сравнения: в то время я продал четырёхкомнатную квартиру в «Восточке» – у кого-то забрали за долги – она стоила 7500 баксов.

В 92-м среди сморгонских валютчиков было популярным играть в казино. Один выиграл за вечер 5000 баксов. Каждый вечер ехали на Комаровку к минским валютчикам. Все стояли на иномарках, а самый крутой – на «копейке». Им сдавали всё добро. Я тогда жил в отеле, сейчас это Crown Plaza, что напротив «Динамо». Номер стоил 4,5 бакса.



У самого крутого было четыре квартиры, все хотели его хлопнуть, поэтому он везде ходил с охраной, постоянно шифровался, никто не знал, где он сегодня будет ночевать.

Почему и появились бандиты – потому что появились эти серые сверхдоходы. Жизнь того времени полностью переводилась на деньги, все велись только на них. Было такое время. Если бизнесмен – ты крутой. Если офицер, инженер, врач – ты лох.



У нас была компания авторитетных пацанов. Что это значило? Быть самым крутым в «Купалинке» и на «Вилии». В 92-м я ушёл в армию – бандитов ещё не было. В 94-м вернулся – всё обложено данью. Взамен предлагалась типа крыша, но на самом деле ничего. Менты были низведены до ничтожеств, на них просто плевали. Такая ситуация – дискотека на Синицкого, на первом этаже был видеосалон, а слева бар, где пили до утра. Один известный в Сморгони бандит бил людей по-страшному. Он в принципе мог избить человека везде и ни за что. И менты всё это видят, отворачиваются и уходят за угол. Ментов презирали, натягивали на глаза фуражки, давали щелбанов. Были массовые увольнения из вооружённых сил и из милиции, там ничего не зарабатывали. Все вопросы решали через бандитов.



Воровские понятия мгновенно заполонили молодёжную среду: ты или бандит, или барыга. Барыга тягает баулы, он должен приносить деньги в зубах нормальным пацанам. Это было типа братства, но чисто номинально. Бандиты дружили, пока хватало овец, а аппетит рос.

Предприниматели, первые бизнесмены, которые пользовались этой мутной водой, – ко всем приходили за данью. Их называли коммерсы или фирмачи. А барыги – базарники. Но потом барыгами стали все. С несогласными было жёстко. Одного, например, – он продавал вещи на рынке – вывезли в лес и сломали битой ноги. Валютчики – это самый низший статус, ниже барыги, – тоже платили бандитам, их тоже били, потому что сразу они сопротивлялись. Была категория гонщиков машин – их тоже обкладывали поборами. Не было определённой суммы и правил, всё по беспределу.

Основной бизнес мутился на границе. Со стороны Беларуси стояли фуры. Бандиты знали, что каждую фуру встречает машина с деньгами. Всё тогда было через нал. Ночью из леса выбегали чуваки, разбивали машину, избивали людей и забирали деньги. Помню случай, когда из одной машины забрали 11 тысяч.

Таможенники тогда тоже были на волне. Сморгонские менты – не буду называть имён – работали на границе. К примеру, фура с «Marlboro» стоила на территории Беларуси миллион, а когда переходила границу с Литвой, цена поднималась до двух. И таможенники делали на этом деньги, могли за смену привозить по 2-3 тысячи долларов.

Трассы были поделены, можно было грабить только на своём участке, но всегда существовали беспредельщики, которые грабили где хотели. Участок воложинской трассы от Крево до границы контролировали сморгонские бандиты.



Потом это кафе два раза сжигали – видимо, сами водилы.

Было оружие, им угрожали, но не стреляли. И ещё сабля для устрашения. Постоянно резали фуры. Запрыгивали на машину на стоянке, фура трогалась, её вскрывали и выбрасывали содержимое. Самое удачное – медикаменты, сигареты и косметика. Компактный дорогостоящий товар. Потом всё продавали барыгам, которых после сами же и стригли. Круговорот.

В Сморгони на тот момент была очень бурная ночная жизнь. Восемнадцать ночных питейных заведений, главные – «Вилия», «Купалинка», «Резонанс», «Серафим», «Пылесос» в фойе бассейна, «Огонёк», круглосуточный бар в ДОСах. Штаб-квартирой бандитов был «Парнас» – там решались все дела города. Иногда очень жёстко. Были такие картины – открываешь дверь «Парнаса», там всё залито кровью и прямо в предбаннике молотят какого-то бизнесмена. Первые джипы, первые «семёрки» BMW – всё стояло у «Парнаса».

Очень стрёмно было работать там официантом. С тобой могли сделать всё, что угодно – посадить на раскалённую плиту, например. Там не было понимания «зарплата». Была большая текучка, но официанты хорошо зарабатывали. Не было устойчивого рабочего графика: «Парнас» работал столько, сколько нужно было бандитам. Бандиты постоянно ездили друг к другу в гости и принять братву нужно было красиво. Официанту могли дать денег, а могли избить – без логических взаимосвязей. В те времена порядочные люди туда не ходили. А если ты ходил в «Парнас», то понимал, на что шёл.



Мама всё знала, ей на работе рассказывали, где меня видели, что я делал. Да она и сама всё могла сопоставить: я никогда нигде не работал, но ходил в дублёнке, которая стоила 350 долларов при зарплатах в 20-40. У меня она была в 20 лет – понятно, кто мог её носить. От отца только скрывали – у него сердце было больное.

Я зависал в ресторанах с четверга по воскресенье. Сначала идёшь в «Парнас», потом в «Вилию», потом берешь такси – едешь в «Резонанс». Таксистов кидали, били, заставляли бесплатно возить. Из «Резонанса» могли поехать на озеро в Клиденяты купаться, открывали машины, включали колонки, чтоб музло качало и девушки танцевали.

От гостиницы до «Резонанса» курсировали машины, шла охота: «Малые, идите сюда! Быстро!» И так целыми днями – снимать девушек, возить по барам – такое было времяпрепровождение.

Случалось время, когда бандиты не пили, ударялись в спорт. Была первая качалка в подвале под Домом офицеров, были восточные единоборства в «Юности». Потом снова начинали нажираться. Потом приходила мода на шампанское, пили только его. Потом начали курить анашу. И героин тоже к нам приехал. Деградация шла страшная, а государство полностью утратило контроль над ситуацией.



Каждую ночь ездили в Ошмяны, устраивали гонки по трассе, на рекорды, стреляли по знакам. Такое время, такой движ. И большой стимул – тестостерон, эта бесконечная эрекция.

Не было ни дня, чтоб не случилось драки. Очень жёсткие, без повода – он всегда находился, бандиты всегда кого-то били. Размолотить кому-то о голову бутылку было в порядке вещей, могли вылить сок на голову, девушек унижали просто нещадно. Снимать их ходили в «Купалинку» – об этом были все разговоры. Там была основная движуха, помещение большое, танцы, не пробиться, вход по билетам, но за них мы, естественно, не платили. Понятия «моя девушка» не было, было: «Животное, иди сюда!». Девушки того времени не имели никакого положения. Хотя в ресторан приходили и порядочные – отметить, например, День рождения. Не дай бог кто-то понравится бандиту. Но такие всегда нравились и для них это всегда заканчивалось очень печально. Бандиты напивались, подходили – иди сюда, типа, – и не пойти невозможно. Потому что ударить девушку по лицу не было проблемой. Но они всё равно бегали табунами: деньги были только у бандитов и все велись на них.

В «Резонанс» ходить было западло. Туда приходили кто за 30, чтобы сняться, и военные. Но мы зависали там в бильярдной и в карты играли. Играли во что бы то ни было по-крупному: один, например, проигрался на фуру шампанского и его загнали в долги. Бандиты провоцировали на дурацкие разводы постоянно. Бильярд, карты, на спор. Но все прекрасно понимали, что долги надо отдавать сразу, иначе тебя вывезут в лес.

В «Огоньке» движ был немного позже, туда больше приезжали таможенники. Потом в «Серафиме» поставили «одноруких бандитов» – все пересели за автоматы. За одну ночь там можно было проиграть несколько тысяч долларов.

Бандит не имел права ничем заниматься, иметь стабильную прибыль. Как вор в законе, который не должен служить в армии, иметь жену и владеть имуществом. Ты мог только украсть или тебе могли принести деньги. Было бесконечное выбивание долгов. Кто-то кому-то что-то должен – обращаются к бандитам, те выбивают и всё оставляют себе. Но власть – это не только бить щелбаны. Власть – это и кого-то одарить. Была фишка – дать на церковь. Или нищего пожалеть – в карман засунуть купюру, типа стесняясь.

Есть было принято только в заведениях. Рядом чтобы тёлка с высокой грудью, худая, длинная – штучка с обложки. И хотя в душе я был добрым, никого не унижал, у меня было понятие, что девушка не человек, такое поведение я воспринимал как норму. Были и другие люди, не подходящие по менталитету к бандитской тусовке абсолютно, но они стремились в неё. Это был такой дух: тебе хочется статуса, женщин, ты мог не высовываться и ничего не иметь. А чтобы иметь, надо было принадлежать к касте. Принадлежность обуславливалась степенью твоей готовности к отмороженности.

Носили все эти цепи 583-й пробы, часы, статус определялся весом. Позже стали ездить отдыхать в Египет и египтяне смеялись: у них золото – женский металл. Тогда стали носить серебро. Спортивные штаны, кожанки, дублёнки, кроссовки – «адидасы» и «рибоки». Всё покупали в Минске в «Панораме». Хвастались друг перед другом не где дешевле купил, а где дороже. Цепь, браслет, спортивный костюм, белые носки – иностранцы это всё фоткали как дикость, а мы чувствовали себя крутыми.



Я расскажу, как поймал свой дзэн. Нам по 20 лет, мы сидим на квартире с тремя бл*дями, под подъездом Рено 25 – тачила, которая говорит по-французски, на столе икра чёрная, икра красная, водка «Абсолют», шампанское «Моет» и «Френшенет», красная рыба – всё это можно было взять только за валюту, на «Орбите» был валютный магазин. Мы купили итальянские очки по 75 баксов и перстень, что палец отваливается, с инициалами. Мама моя зарабатывает 20 баксов в месяц, на это всё ей надо работать четыре года. И мы сидим, и Свиридова поёт «Розовый фламинго». И ты такой: «Ну чё?» В смысле – разве может в этой жизни существовать что-то ещё круче? Это был такой полёт! Ощущение того, что жизнь удалась и уверенность, что будет только круче, по нарастающей. Я так отрывался три года. Теперь это моё пожизненное опоздание.

С Лукой ситуация постепенно стала меняться. Он начал щемить бандитов, власть стала переходить ментам. Ездили специальные фуры-подставы. Их режут, а оттуда выскакивает ОМОН. Так взяли одного нашего мента. Т.е. днём он был ментом, а ночью ездил грабить фуры.

Или сидят все расслабленные в «Парнасе», весь город под контролем, пьют. И первое маски-шоу: подъезжают машины, ОМОН, всех в асфальт, наручники, без разбора, без фамилий – всех в Молодечно. Позже я попал в такую облаву в «Огоньке». Тогда шёл слух о Сморгони как о беларусском Палермо и начались постоянные ночные рейды по ресторанам, примерно раз в месяц. Бандиты стали уничтожаться как класс. В то же время фирмачи начали обращаться в ОБЭПы, первым угрожали: «Вам больше не жить». Но пошёл тренд и бандиты стали перекрашиваться.

Я сошёл с этой дистанции, когда столкнулся с российскими бандитами. Они были на порядок жёстче беларусских. Если у нас всё обходилось разбитыми головами, то в России гектары земли на кладбищах – 74-76-го года рождения. Относительно России мы не были такими кровожадными, а там до трёх никто не считал. У нас лайт-версия, мало стреляли, а в России была уличная война. И вот они приехали сюда, был движ по какой-то крутой тачке. Мы стояли в ДОСах, обсуждали, как наехать на владельца машины. Мне к тому времени уже было неспокойно на душе, я думал, что не тем занимаюсь, постоянно возникали мысли прийти и бросить в «Парнас» гранату. Мимо нас проходит мужик немного маргинального вида. И тут одного осеняет: «Смотри, бомжара, быстрей лови, сади в машину, быстрей, говорю!» В общем, такой план: отвезти владельца машины в лес, при нём отрубить голову деду и он машину сам отдаст. Я – на минус. Как-то удалось замять эту ситуацию. Потом я попал на карты в «Парнасе». Хотелось отыграться, но карта не шла. В какой-то момент щёлкнуло – я встал и свалил. Позже рассчитался с долгом и ни разу больше не сел за игру.

С того момента я начал включать заднюю. Была ломка беспросветная, одиночество. Но я увидел серьёзность намерений, я понял, куда приду. Если ты крутишь педали к Островцу, то попадёшь в Островец – это неминуемо. Если ты идёшь по бандитскому пути, ты окажешься в тюрьме или в могиле. Это хищная среда, выживает сильнейший. Если ты не такой, то будешь страдать.

Люди того поколения до сих пор не мыслят другими категориями – только категориями заработка. Сейчас они мимикрировали под среду: кто-то ходит на завод, кто-то ездит на велосипеде с вещмешком, кто-то работает на стройках в России. Почти никто не сохранил деньги. Процентов 70 прошло через тюрьмы. Всё пропивалось, прогуливалось, машины разбивались, квартиры продавались. Это была просто босота. Практически все заняли своё реальное место – они были никем и стали никем. Время перемололо их и выплюнуло на обочину, а драйв этот весь – иллюзия молодого ослеплённого щенка, трагедия непрожитой жизни.