Как выглядела бы Беларусь, если бы не было войны

На углу засаженной цветущими магнолиями улице, по которой я прохожу каждый день, припаркован белоснежный Lamborghini. Плоская, как таракан, тачила выглядит космическим кораблем даже на фоне пламенных Ferrari и винтажных Bentley, которые здесь воспринимаются буднично. Я постоянно интересовался, что за лицо управляет этим монстром четверти миллиона евро. Мне чудились дерзкая блонд со славянскими корнями, или моложавый албанский мачо, завсегдатай ночных клубов и любитель яхт. Я негромко удивился, когда увидел в машине дедушку в твидовом пиджаке: такие у нас играют в шахматы на площадке, спрятанной в кронах парка Челюскинцев. Старичку в виду возраста давно не до блонд, не до гонок в стиле Need for Speed ​​— кажется, тачила ему нужна только чтобы выезжать в ближайший Coop за безглютеновой едой. Почему он приобрел себе этот символ необузданной молодости и бушующей сексуальности, хотя, казалось бы, должен был ездить на медленном Volkswagen? А вы представьте, что на вашем банковском счету — накопленные процентами от вложений прадедов миллионы, а жизни осталось несколько лет. Счет в гроб не заберешь, так почему бы не подуреть перед кончиной?


Деньги

Самый лаконичный и вразумительный ответ, который я услышал на вопрос, как Швейцария, некогда беднейшее государство Европы, стала такой богатой, звучит так: «Девальвация случилось у нас только один раз со времен появления франка в 1850-м. В 1936 году, в ответ на Великую депрессию, нашу национальную валюту пришлось девальвировать на 30%. Мы все — наследники богатств, приобретенных нашими предками. Они дошли до нас без обесценивания». Цунами инфляции, что смывали финансы европейцев в XX веке, были порождены в том числе великими войнами. В которых Швейцарии как государству посчастливилось не участвовать. И если отбросить конспирологические пририсовки к этой картине (мол, банковская система Швейцарии была одним из первых в мире оффшоров), мы имеем ситуацию, в которой состоятельность со временем только множится. «От прадеда нашей семье осталось 300 миллионов», — говорит болтливый велосипедист, случайно встреченный у поворота на ботанический сад в Цюрихе. В продуктовой корзине на носу его велосипеда динькают две бутылки Veuve Clicquot — сейчас он придет домой и будет смотреть какой-нибудь футбол, смакуя вместо «Аливарии» одно из лучших шампанских вин мира. Что бы сказали на это наши бабушки и дедушки, владельцы капиталов на советских сберкнижках? Куда, кстати, они делись, те деньги? В каких дымах отечества растаяли? У швейцарцев совсем иной взгляд на собственную валюту, нежели у нас. Представьте мир, в котором хлеб стоит ровно столько, сколько стоил в 1940 году, и вы поймете, о чем я говорю.


Архитектура

Не искалеченные войной особняки можно увидеть и в других странах старой Европы, например, на берлинском Ванзейском озере сохранилось много неоромантических дворцов с башнями и ротондами в парках. Но там это кочки в болоте, которое половину столетия назад бесследно поглотило бывший образ жизни. В Цюрихе я встретился с молодым архитектором, что работает в частном ателье и преподает в университете соседнего Лихтенштейна. Он рассказал, что большинство крупных архитектурных заказов вообще не касаются стройки, так как в Швейцарии нет нужды в новых зданиях. Граждане этой страны живут в домах, построенных руками их дедов, и ходят на работу в офисы в зданиях, которым сто лет. Поэтому архитекторы здесь не строят, а реконструируют и достраивают.

Один седой владелец дворца в Хирсландене признался мне, что единственное изменение, которое произошло на их улице за последние 100 лет, касалось садика и палисадника. Ведь каждое родовое поместье здесь имеет небольшой садик вокруг. И вот когда автомобили в Цюрихе из развлечения энтузиастов превратились в массовое явление (то есть примерно 70 лет назад), хозяева начали вырубать садики под парковочные места и гаражи.

Вторая мировая была не единственной бедой, которая изуродовала белорусские города. До этого были национализации и экспроприации, которые оторвали имущество от хозяев, которые им издавна владели. И теперь просто представьте себе минское Раковское предместье, или «Шанхай» на Немиге, или древние улочки вокруг Советской в ​​Гродно, на которых стоят частные домики, находящиеся в собственности предков людей, которые их построили. Картинка иная, не правда ли?

В стране, где все обладают имуществом предков (или снимают квартиру у хозяев, что ее унаследовали), нет нужды в повышении исторического самосознания горожан, защите памятников культурного значения. Памятники и так защищены чувством собственности и ответственности перед дедами. Не потому ли Швейцарию называют исторически очень консервативной страной?


Инфраструктура

Город, который был запланирован в 1910-е, перекрестки которого почти не менялись с тех пор, — очень необычное для белорусского глаза явление. Трамвай в Цюрихе появился в 1894 году. Тогда же начала появляться конфигурация трамвайных линий, углов улиц, переходов и перекрестков. Урбанист здесь теряет сознание — настолько все нефункционально на наш современный взгляд. Чтобы перейти дорогу на Бельвю, нужно сначала пройти поле трамвайных рельсов, протиснуться сквозь забитую людьми остановку, постоять на трех светофорах, опять не попасть под трамвай, и в результате окажешься на мосту через Лимат, на котором под тротуар выделена слишком узенькая ленточка — в воскресенье, когда в Цюрих выходит стадо туристов, здесь стоишь в беспрестанной очереди. География продуктовых магазинов (понятия крупного супермаркета в белорусском современном понимании здесь просто нет) возникла в 1970-е, когда было абсолютно нормальным ехать за хлебом 5 остановок на трамвае. С тех пор мало что изменилось, образ жизни здесь законсервирован, никаких изменений не предусмотрено и не востребованно. В небольших городах типа Муррена инфраструктура ориентирована на туристов, причем деревянные гостиницы и пансионы имеют в среднем столетнюю историю. Все время не покидает ощущение, что ты — герой фильма «Назад в будущее», который кинулись в прежнее Брест и пытаешься синхронизироваться с его неспешным ритмом.


Люди

Беларусь — страна, где история живет в музеях, книгах и рассказах бабушек и дедушек. Мы слушаем рассказы стариков, но не видим вокруг нас материальных свидетелей событий, о которых они нам рассказывают. Отсюда мечтательность любой попытки понять, кем мы были. Если от ВКЛ остались только руины, то было ли то ВКЛ? Если на месте сарая, где прадед Иван шевелил сено и его якобы укусила гадюка, успели построить комплекс зерносушки, который тоже уже обратился в прах и рассыпался, то была ли змея? Мы, белорусы, живем в быстротечном времени. Из-за инфляций, которые обнулялти все накопленное, из-за войн, которые отбирали дома, мы привыкли заселять сегодня, не надеясь на отцовское наследство и не заморачивась с завещанием. Над нулями в твоей сберегательной книжке обязательно посмеется история. Здесь невозможно даже вернуться во двор своего детства, как отметил некогда издатель «Монолога» Алексей Андреев. Мы — как те «люди будущего», которых предсказывали русские футуристы. Швейцарские издатели очень удивляются, когда я говорю, что в Беларуси большинство уже читает книжки с киндлов и е-буков. Здесь такую ​​цацу я видел один раз. У индуса.

И хотелось бы верить, что когда-то придет время, когда «война» наконец закончится. Когда проблемы в экономике не будут решаться допечаткой денег, а жажду денег перестанут утолять издевательством над историческим центром столицы. Что построенное вблизи «Большого камня» имение не будет принесено в жертву китайцам, арабам или еще кому. Вот тогда мы начнем переживать историю так, как ее переживают обитатели старой Европы. Единственное что случится это только через 150 лет.