Почему Лукашенко ненавидит националистов

Новая агрессивная внешнеполитическая доктрина России, которая предусматривает применение силы для защиты «русского мира», установление контроля над ним, стала вызовом для Беларуси, в том числе для действующего режима. На это надо как-то реагировать.

Независимые эксперты утверждают, что единственным рациональным решением Лукашенко в ситуации угрозы с востока могла бы быть политика национального возрождения на этнокультурной почве. То есть надо готовить народ на случай реализации Москвой в Беларуси украинского сценария. И некие отдельные попытки двигаться по этому пути были сделаны. Лукашенко выразил симпатию к белорусскому языку, даже часть выступления накануне Дня Независимости произнес по-белорусски.

Но дальше риторики дело пока не идет. И, наверное, ожидать, что Лукашенко возьмет курс на национальное возрождение, не приходится. На то есть несколько причин.

Прежде всего, российская угроза сегодня выглядит не как реальная, а скорее как потенциальная. Россия глубоко погрязла в украинском болоте, и ей некоторое время будет не до Беларуси. Тем более что российским интересам здесь пока никто и ничто не угрожает.

Но важнее то, что в белорусском национальном возрождении Лукашенко видит для себя и своей власти значительно большую угрозу, чем в возможной российской экспансии. И его высказывания в педуниверситете на прошлой неделе относительно национализма выглядят искренними. Напомню, он, выступая перед преподавателями и студентами заявил:



Почему же такая неприязнь к националистам?

Во-первых, он не хочет дразнить Москву, крайне болезненно воспринимающую любые проявления национализма в соседних странах, поскольку на постсоветском пространстве любое национальное движение объективно носит антироссийский характер. Вот и украинский национализм кремлевские пропагандисты объявили фашизмом.

Во-вторых, долгое время основным политическим оппонентом Лукашенко был БНФ. Именно в борьбе с ним действующий президент формировал режим личной власти. Вспомним референдум 1995 года по вопросу языка и символов. Кроме личной травмы, которую Лукашенко получил во время этого противостояния, есть и рациональные политические мотивы, чтобы отторгнуть идею белорусского возрождения. Ведь обратившись сейчас к национализму, он таким образом дезавуирует свою победу в середине 1990-х годов, признает, что его оппонент был прав.

В-третьих, его традиционный электорат — это русскоязычные люди, нигилистически относящиеся к белорусскости. И в случае разворота к этнокультурным ценностям не исключено, что действующий глава растеряет свой старый электорат, но не обретёт новый, который может и не поверить в образ Лукашенко-националиста.

В-четвертых — и это, пожалуй, самое главное — инициированный государством процесс национального пробуждения создаст новую атмосферу в обществе, ему обязательно сопутствует политизация населения. И это пугает Лукашенко. Ведь деполитизация социума — это один из важных факторов существования режима. Даже выборы власти стремятся провести вне политического пространства. Народу объясняют, что политика — не его дело, поскольку политик в стране один. А национальный подъем этот конструкт разрушит.

Белорусское возрождение консолидирует и мобилизует общество. Оно строит гражданское общество, создает горизонтальные связи, стимулирует солидарность среди людей. Взамен обывателей появляются граждане.

А Лукашенко заинтересован в атомизированном обществе, связываемом в социум одними только государственными институтами. И ему не нужно общество как самостоятельный субъект, принимающий на себя ответственность за судьбу страны. Ведь неизвестно, в какую сторону двинется эта консолидированная и мобилизованная общность.

Наконец, национальный подъем стимулирует нравственное обновление. Он пробуждает человеческое достоинство и честь. Что противоречит существованию авторитарного режима. Ведь диктатура — это перманентное унижение всех, даже приближенных к главе государства министров. Не случайно, киевский Майдан называют «революцией достоинства».

Не думаю, что Лукашенко таким образом, такими словами формулирует для себя перечисленные угрозы. Но как политик с чрезвычайно развитым чутьем и инстинктом самосохранения, он на уровне чувств разглядел опасность для своей власти. Отсюда и такая реакция.