Журналист Саша Грозевский после задержания 19 декабря на площади Независимости в Минске и 12-суточного ареста может лишиться вида на жительство в Беларуси.

Саша гражданин Украины, но прожил в Минске 18 лет из своих 27.

Саша не был активистом политический партий, не участвовал в громких кампаниях и, в общем-то, мало касался политики. Но за последние пять лет ему пришлось дважды сидеть «на сутках» после акций протеста. В то «кровавое воскресенье» 19 декабря он фотографировал площадь.

Как и многие, Сашу осудили на 12 суток административного ареста, которые он отбывал в Жодино. Но арестом дело не ограничилось. Его могут лишить вида на жительство в судебном порядке.

В журнале «Эш», где работал Саша, после Плошчы его быстро перевели во внештатные сотрудники и характеристику давать отказались.

По словам адвоката, шансов остаться в Беларуси у Саши почти нет. В родном Минске останутся его родители и сестра, сайт о культурной  жизни города Iloveminsk.by, который он создал, недвижимость и любимая девушка Маша, с которой он вместе уже больше трех лет.

С новостным порталом Саша Грозевский поделился письмами, которые писал из Жодинской тюрьмы своей девушке. Мы публикуем их без изменений.

Держать в ладонях письмо, прижимать к лицу, вдыхать его свой, особенный запах далекого сожаления и так тревожно улыбаться, растворяясь в молчании, застывшего между нами времени. Это не просто, но я прошу тебя набраться сил и не тревожиться. Каждый, из вновь наступивших для меня дней, будет прожит с мыслями о тебе, о нас, о ней… Знаю ты будешь чувствовать это и просыпаясь каждое утро под ее флагом и зловеще- черным гербом напротив, поднимая сонно шторы, всматриваться в жизни тех кто остался по эту сторону баррикад. Я расскажу тебе как, но не скажу почему. День за днем, страница за страницей, я буду рядом, прогуливаться по широким улицам твоего города, нашего города. Как в тот самый вечер… морозный, декабрьский вечер…

Я ушел из дома, оставив записку на комоде, я был предельно краток и обещал вернуться вскоре. Прости меня.

-Мир с каждым днем становится прекрасней.

-Минск с каждым днем становится прекрасней. Крутилось в моей голове и невероятное чувство бесстрашия переполняло ум. Выйдя из дома, я посмотрел в полные темноты окна, твои окна. Я стал спиной к клетке, достал фотоаппарат и сделал несколько кадров нашего последнего этажа, твоего этажа. Теплое дыхание дикого зверя за спиной, этот отравляющий все живое запах ненависти, я повернулся и поймал его дикий взгляд, полный решимости кинуться на меня, не опусти я камеру. Нас разделяла решетка и его стремительный бросок. Я улыбнулся, я опустил камеру, я желал ему доброго вечера и не спеша, шел на огни проспекта. В тот вечер Минск был особенно прекрасен, я видел это, я это чувствовал. Во всем, что мне встречалось на пути. Я сидел в кафе не далеко от площади, я наблюдал за человеческим воодушевлением, за их горящими глазами, за нескрываемыми эмоциями. О, как бы я хотел все это показать тебе, этот город, он преобразился до неузнаваемости, за один лишь вечер. Все это чувствовали, кто оказался там. Нет, это не агрессия и злоба, но любовь и надежда. Они пришли, чтобы любить, любить то, что принадлежит нам всем по праву.

Как жаль мне, что в тот воскресный вечер тебя не было рядом…

Я шел на площадь… Нет, не на ту, по которой мы столько раз с тобой гуляли, на которой хлопали в ладоши, удивляясь вызванному ладонями металлическому эхо. А на площадь куда стекались люди, где один за другим вверх распускались знамена надежды нашей веры. Все больше и больше. Скажу только, что это уже было не то место, к которому мы так привыкли и полюбили. Этого места не было ни в одном путеводителе по Минску и прежде, его никто не видел. Только на один вечер, впервые за столько лет, оно проявилось для нас, для всех кто пришел, а не остался. Ах, если бы ты видела тот свет, свет от их лиц. Слышала этот глас, глас осмелившихся не молчать, долетавший гулким эхом, даже в самые отдаленные уголки города.

Людей становилось больше, и больше, и больше… это бесстрашие, эта сплоченность я еще никогда не видел Белорусов в таком свете. Здесь были все. То и дело я встречал знакомые и не очень лица, вступал в оживленные беседы и видел надежду, ту самую, которая вновь поселилась в сердцах всех, кто не остался равнодушным, а таких скажу тебе, было не мало. Любовь это стихия. Я понял это, когда озеро превратилось в реку, в реку, разлившуюся из берегов, бурлящую текущую к новому руслу. Какое это было зрелище. И прошу, не спрашивай меня, что я чувствовал в этот момент. Я не знаю. Не помню. Я был огнем, одним из тысяч факелов взметнувшихся в тот вечер в небо. Я чувствовал свободу, я чувствовал единство, эту пьянящую близость спасения. Но у него были на нас другие планы. Законы любви ему не ведомы, потому что он один. И так было всегда, даже когда нас уверяли в обратном. Я видел, я слышал, как дрожал его голос, я помню его давно остывший взгляд, приводивший тебя в раздражение. Я помню, как ты всегда спешила переключить канал, чтобы яд с уст его не поразил твою чистую душу. Ты боролась с ним, пытаясь не замечать его истерично быстрых картежей разрезающих проспект, образов с телеэкрана, отводила взгляд, при виде его портретов в кабинетах начальства. У тебя была своя игра. У меня своя… но эта игра сложнее правил. А площадь сделала нас навсегда соучастниками, на прощание окропив кровью. Слышала бы ты эти голоса людей дошедших, оставшихся, готовых не молчать. Бесстрашно смотрящих в глаза его деревянным солдатам. Мы носители демократического мышления, гордо осознал я. Мы скорее умрем, чем дадим увидеть им страх в наших глазах. И вряд ли им когда удастся сломать нас.

- Милиция с народом!
- Милиция с народом!

Летело над площадью, летело над городом. И они отступали. Послушно выжидая следующего приказа. Магия силы, люди веры. Мы здесь, чтобы не осталось равнодушных. Мы здесь и не отступим, мы пришли с миром. Но как все это произошло? Кто начал? Для чего мирную акцию превращать в кровавое воскресенье? Эти вопросы повисли в воздухе. Его деревянных солдат уже ничего не держало, на головы людей сыпался шквал ударов, они падали, вставали и снова падали от бессилия. Кричать не было сил, голоса были сорваны, лишь судорожные всхлипы девушки умолявшей на коленях остановиться у меня перед глазами. Я вижу ее и сегодня. Чья то мать, дочь, жена, сестра… Была сломлена, поставлена на колени, чьим то отцом, сыном, мужем, братом… Ты бы этого не вынесла, для тебя это было бы слишком, я бы поспешил закрыть тебе глаза, ведь ты такая ранимая, как хорошо, что тебе не было рядом, ты бы спешила покинуть это место, а я хотел остаться. Приближаться не объективом, а ногами, заглядывая в их каменные лица, которые трусливо прятались за щиты при виде камеры. Людей на площади оставалось все меньше. Кто-то бежал в ужасе, кого-то тащили бездыханного в машину, а тех, кто осмеливался дышать, добивали ногами. Я больше не мог смотреть на все это, я ушел… Я встретил в суетливой толпе рассыпающейся под их напором Женю, ты его помнишь он архитектор из Москвы, вырвавшись из кольца оцепления, мы решили перевести дух. Мы ушли, спрятались в одном из кабаков, по близости, за главной сценой, за прекрасным величием Лангбарда. Пульс зашкаливал, как поверить в то, что мы все увидели, стали невольными свидетелями бесчинства его деревянных солдат. Как все это могло произойти? Состояние аффекта делало речь бессвязной, пальцы нервно переключали кадр за кадром на фотоаппарате, все это походило на хорошо поставленное театрализованное шоу, но только не реальность маленького тихого города, который мы так любим, в котором мы живем, будем жить. Я обязательно покажу тебе эти кадры, и ты все поймешь, я откажусь от слов, лишь монохромные, тяжелые картинки правды. Я покажу тебе их, ты все увидишь сама. Атмосфера кабака никак не вязалась с тем, что происходило за его стенами. Веселые музыканты горланили, что-то из репертуара Aerosmith, чуть захмелевшие девочки танцевали еще робко. На часах полночь. Ты не звонила мне, тебя не беспокоило мое столь позднее отсутствие. У Жени через два часа поезд, надо еще домой зайти успеть и мы вышли на улицу. Тонированные автобусы, все еще стояли у обочин, а рядом они… без касок и щитов, курили и смеялись и так были похожи на людей.

Мы уходили. Для нас этот вечер был закончен, но голова мыслями полнилась, то говорили, то резко замолкали, уходя каждый в себя. Я чувствовал, что должен вернуться. Наверное ты ждала меня, пронзительным молчанием и я должен был почувствовать это, но все эти люди, их громкие голоса единения, меня магнитом тянуло к ним. Женя, словно прочитал меня и предложил поменять наш маршрут, пройдя через площадь. Я ни секунды не медлил с ответом и мы возвращались…

Ты и представить себе не можешь, что мы испытали, оказавшись снова там. Мы были одни, на всей огромной площади, еще час назад заполненной десятками тысяч людей. Два одиноких силуэта неспешно бредущих под покровом ночи, по опустевшей земле белорусской. Лишь черные пятна его рабочей силы, поблескивая стеклами, гневно впивались в нас глазами. Сколько их тут было? Сколько осталось и для чего, если все люди словно испарились, и никого кроме нас нет, то для чего они все еще здесь. Зловещая тень Ленина, падала на здание правительства, кровь под ногами, перчатка, два разных ботинка, один из которых явно женский, раскрытый зонт и снова пятна крови. Они были везде. Я достал фотоаппарат и начал фотографировать, под пристальным взглядом людей в черном. И вот уже сотни глаз налитых кровью наблюдали за нашей фото сессией. Негодование со всех сторон. Я чувствовал это, но предвещать беду не хотелось, ведь мы ничего не делали. Мы люди свободного мышления и страх нам был не ведом. Ах, как заблуждались мы. Как стоило нам поторопиться и немедленно убираться оттуда. Да разве такое может прийти в голову, ведь мы дома, мы прогуливались, неспешно шли домой. Ненависть сочилась отовсюду, у обочин дремали автозэки, скучая по крови, толпились деревянные солдаты. Ты ведь знаешь, я не приемлю страх, я никогда не стану роптать пред теми, кто поднял руку на женщин, стариков, детей. У дерева есть корни, их корни обмотали наши шеи, нам все тяжелее и тяжелее дышать, но мы идем дальше.

Мы граждане, как и все кто был на площади в тот день, как все те, кто устал от лжи и его изворотливости, а первое из гражданских прав- это свобода от страха. Никогда не бойся! Чтобы не случилось. Помни об этом.

Наша прогулка окончилась на углу гостиницы Минск. Так неожиданно и громко. Брань, гнев, кулаки, дубинки, ноги, что только не придумывали они, чтобы чувствовать себя лучше. Они питаются нашими слезами, их дерево растет, когда вокруг все плачут. Теперь я это знаю точно. Как и все те, с кем мы делили темноту в автозэке. Я все понял сразу, вспомнил о тебе, и стало так тоскливо, что ком подступивший к горлу не давал мне вымолвить и слова. И тогда я позвонил тебе сам…

Lorem ipsum dolor sit amet, consectetur adipiscing elit. Etiam quis mi eu elit tempor facilisis id et neque. Nulla sit amet sem sapien. Vestibulum imperdiet porta ante ac ornare. Nulla et lorem eu nibh adipiscing ultricies nec at lacus. Cras laoreet ultricies sem, at blandit mi eleifend aliquam. Nunc enim ipsum, vehicula non pretium varius, cursus ac tortor. Vivamus fringilla congue laoreet. Quisque ultrices sodales orci, quis rhoncus justo auctor in. Phasellus dui eros, bibendum eu feugiat ornare, faucibus eu mi. Nunc aliquet tempus sem, id aliquam diam varius ac. Maecenas nisl nunc, molestie vitae eleifend vel, iaculis sed magna. Aenean tempus lacus vitae orci posuere porttitor eget non felis. Donec lectus elit, aliquam nec eleifend sit amet, vestibulum sed nunc.